с балкона, – приказала девушка и отодвинулась, поднявшись. – Минутное дело… И сразу продолжим. Ты мне еще что-нибудь такое же гадкое почитаешь. – Она облизала губы и повела телом, словно кобра перед броском.
С порывом прохладного ветра в голову Тихона робко вернулся разум.
– Но как же?.. Ведь там люди. Я не могу полить им головы, и вообще… Нет, мне неудобно. Нехорошо как-то, Манефа, неподходящее тут место. Пыльно и холодно.
– А где подходящее, в супружеской постели? – криво усмехнулась она и отвернулась. – Боишься, что ли?
– Н-ну… Не то чтобы… А если услышат, войдут? Давай внутри где-нибудь, – уже чувствуя, как Манефа отдаляется от него, в панике прошептал поэт и шагнул к ней, чтобы обнять. Но девушка выставила руку и не позволила коснуться себя.
– Ступай, – равнодушно сказала она, – сама справлюсь…
– Мне вернуться?
– Ступай, говорю. Можешь идти в свою уборную и не возвращаться. Пугливых не люблю.
Почти ничего не видя, Тихон пошарил в листьях, пытаясь найти застежку, но та как сквозь камень провалилась. Зато под руку подвернулась маска. Терпеть больше было невыносимо, и он дрожащей рукой повернул ключ и с трепетом шагнул в душную библиотеку, раздвинув телом портьеру.
– Наконец-то! – вскричал красный словно вареный рак Берцов и ринулся на балкон, однако дверь перед его носом с треском затворилась. – Сударыня! Госпожа Манефа! Пустите же меня или выходите оттуда! Что с вами?
– Я занята, – послышался злой голос.
– Что вы с ней сделали, сударь? – визгливо крикнула госпожа Берцова.
Буквально все в библиотеке глядели на Тихона кто с ненавистью, кто с завистью – равнодушным не остался никто.
– Ничего, уверяю вас. – Он пожал плечами и придержал сползающую тогу. Проклятая застежка! – Всего лишь прочитал маленькое невинное стихотворение. С Манефой все хорошо, но нее внезапно закружилась голова от свежего воздуха, и она решила еще немного отдышаться… Позвольте откланяться.
Сомнительно, чтобы кто-нибудь поверил ему, однако сбить волну страстей поэту удалось. Он беспрепятственно прошел по коридору, стараясь держаться прямо и естественно, хотя его так и подмывало побежать.
В уборной он долго унимал дрожь рук под струей воды – рукомойник так и звенел под его неловкими тычками. Бессильное бешенство на самого себя переполняло Тихона, и в то же время некое холодное спокойствие – выстоял, справился со звериной натурою. Что могло бы стрястись, послушай он Манефу и тем более поддайся ее страсти, невозможно было представить. Как она сама глядела бы на него, если бы Тихон дал ей воплотить в жизни стихотворные приключения двух влюбленных?
«Захочет ли она еще со мною говорить? – печально свербела мысль. – Ну какой же я несусветный дурак, дурак!» И он чуть не принялся биться головою об зеркало, что показывало ему ненавистно-тупую физиономию жалкого неудачника, который прошляпил свой единственный шанс завладеть красивейшей девушкой всех Рифейских пределов и ее несметным приданым. «Эка
