из автомата, кричат: «Суки, выходите!» Когда они рожок разрядили, я думаю – ну все, я больше мать не увижу, никого не увижу. Вот тут и я начала плакать.
Как нас пронесло – я не знаю, но они ушли. Мы остались живыми.
Мой дом подожгли, мы часа три его тушили. Хорошо, что пламя до сена не дошло, – тогда бы дом сгорел полностью.
Мы стали собирать трупы. Там лужи крови стояли. В одного человека они целый рожок разрядили.
Потом они 6–7 февраля приезжали к Мусаевым, грабили – хозяев ставили к стенке, загружали вещи и уезжали. Это были те же самые, которые убивали, – тот же «Урал» заезжал».
Показания Макки Джамалдаевой, проживающей по адресу: улица Цимлянская, дом № 37
«…5 февраля сказали, что идут на проверку паспортов. Мы все из подвала вышли, находились в доме – ждали проверку. Потом стрельба началась, сильная стрельба. Мы, конечно, испугались. Нам было очень трудно. Выходить боялись. Нам сказали не выходить, поэтому мы сидели дома. И когда эта проверка подходила ближе и была стрельба, нам было трудно – мы не знали, что там делается. Стрельба подходила ближе к соседям, у соседей был шум, крик, каждый уговаривал, просил солдат: «Не убивайте, ребята!» Не было никакой возможности им помочь. Когда к нам зашли – нам тоже помочь некому было.
Поставили нас четверых: мужа, меня, сына и внучку, она рядом со мной стояла. Матюкали, как хотели, говорили, что хотели, человеческим языком не разговаривали, от них водкой на всю округу несло. До того были пьяные – на ногах еле стояли. Когда мужу сказали: «Дед, давай деньги, доллары, что есть», он вытащил тысячу с лишним рублей и отдал эти деньги. Когда он деньги считал, тот сказал: «Дед, если еще не дашь, я тебя застрелю», нецензурно выражался на него, на старого человека. «А ты, бабка, такая-сякая», я сейчас не могу говорить, как он нас оскорблял. «Золотые зубы сейчас выбью тебе, хана тебе», – говорит по-русски нецензурно. Я говорю: «Сынок, у меня протез, это простые зубы, – вытащила я, – забери», а он говорит: «Спрячь, такая-сякая». Потом сыну: «А тебе, такой-сякой, я сейчас в глаз тебе стрельну и убью. Ты похож на боевика». Мой сын не был боевиком никогда. На нашей улице ни одного боевика не было, ни один парень с нашей улицы не воевал.
Я вынула свои серьги, внучка свои, и отдала военному, приговаривая: «Сынок, на, пожалуйста, это забери, оставь нас в живых». Он опять сыну говорит: «Тебе сейчас в глаз выстрелю». Когда он так высказался, отец ответил: «Сынок, у него шестеро маленьких детей, не убивай, он у меня один». А тот: «Если не дадите еще один грамм золота, то мы вас всех расстреляем». У сына были съемные золотые коронки, он вынул протез, мы его отдали солдату. Он только выругался матом, повернулся и ушел. Был пьяный, еле-еле вышел с нашего двора…
Как мы живыми остались, объяснить не могу. Аллах нас спас, Аллах нас живыми оставил…
Вот лежит убитая русская женщина [Елена Кузнецова], ее застрелили в кровати. Лимонка которую они кинули валяется на кровати. Наши соседи русские были,
