спины медперсонала, наивно и тщетно пытаясь прочесть черно-белые замысловатые изображения. Требуется срочная госпитализация! Однако мы по-прежнему находимся в неведении. Что с ней? Это надолго? Как ей помочь?
Жанну отвозят в отдельную палату. И вскоре входит первый лечащий врач в нашей жизни. Али Азиз Султан. Об этом человеке стоит сказать особо. В минуты отчаяния и растерянности ему всегда удавалось подобрать для нас правильные слова. Только ему было под силу успокоить и вселить в нас надежду. Иногда нам приходилось часами дожидаться его появления, но мы твердо знали, он никогда не скажет, что слишком занят или должен уйти. Али опекал нас больше, чем врач. Он стал нашим другом, проводником в этом сумрачном мире болезни. Он стал для нас источником мудрости и спокойствия, и за это я бесконечно признателен этому человеку.
Али родился в Афганистане, откуда его родители вскоре бежали, спасаясь от войны. Его отец окончил Первый московский медицинский институт. Позже, желая отвлечь меня и заодно вспомнить юность, он просил разговаривать с ним по-русски. Али пошел по стопам отца и состоялся, вскоре после нашего знакомства возглавив отделение нейрохирургии госпиталя при Гарвардском университете в Бостоне. Но успех и признание не вскружили голову доктору Султану. Как и раньше, на один месяц в году он возвращается в родной Афганистан, где проводит бесплатные операции, помогая нуждающимся.
Мы окажемся тесно связаны на долгое время. А пока доктор Али старается мягко и обстоятельно объяснить, что происходит: Жанне требуется пункция. «Мы проделаем в голове вашей жены небольшое отверстие и тонкой иглой возьмем образец тканей мозга. Нам надо удостовериться в диагнозе. К сожалению, это единственный верный способ». Требуется согласие родственников, и я прошу дать мне двадцать минут на раздумья.
Выхожу на раскаленный пустырь перед госпиталем. Советоваться мне не с кем. Дома – мама Жанны с нашим ребенком. Она напугана, беспомощна и не может принять никакого решения. В Москве ночь. А у меня есть только двадцать минут. Очередная ящерица торопливо семенит по асфальтированному больничному пустырю. И, прежде чем юркнуть в расщелину под желтым рассохшимся кустом, вдруг оборачивается и смотрит на меня. Вдыхаю и выдыхаю раскаленный воздух, который здесь совсем не пахнет океаном. Ну что же, какой бы ни была страшной правда, лучше узнать ее поскорее. Врага нужно знать в лицо.
Я подписываю бумаги с согласием, и Жанну увозят на операцию.
Кажется, это были самые мучительные часы ожидания в моей жизни. Никогда прежде я не сталкивался с врачами, не бывал в больницах, не открывал дверцы машины скорой помощи. Никогда ранее близкие мне люди не оказывались на операционном столе, и чувство вынужденного ожидания, сводящее с ума своей неопределенностью, – для меня тоже новое, как и всё происходящее в этот момент. Меряю шагами пустынный плац перед госпиталем. Мимо – люди в медицинских халатах, инвалидные коляски, близкие других пациентов. А я ищу глазами ту ящерицу, что обернулась посмотреть
