дернулся Шурка.
Но рука, тащившая Шурку, ухватилась за воротник так крепко, что казалось, это навсегда: так он и школу окончит, и институт, и на работу будет ходить, и женится – и все с милиционером.
Прохожие косились. Шурка напрасно пытался придать своей позе хоть какое-то достоинство.
– Вот вам каникулы. Ешьте с кашей. Безобразия одни, – продребезжал на ходу какой-то солидный дядечка. Он был в черном плаще, будто не согласен был с летом, детьми, солнцем. Такой непременно сыщется на каждой ленинградской улице.
– Вот-вот, товарищ, – с опозданием поддержал милиционер, волоча Шурку.
– Пустите!
– В отделении пущу.
При слове «отделение» внутри у Шурки все съежилось.
– Детей не арестовывают.
– Очень даже, – оживился милиционер, другой рукой дергая себя за рыжеватые усы. – И штраф выписывают. За нарушение правил дорожного движения. И мамаше сообщают по телефону.
Шурка представил, как снимает трубку тетя Вера, и ему стало тошно.
– Гражданин прав: дети должны быть заняты делом. Либо в школе, либо в лагере. А то что? Хулиганство одно. Твоя мамаша что, не знает?
Тетя Вера знала прекрасно. Она еще в апреле выслушала все про летний лагерь и даже покивала учительнице: да-да. А потом сказала: денег нет. Их хватило лишь на то, чтобы отправить на дачу Бобку. На дачу уехал весь детский сад. И теперь Бобка там небось в ус не дул среди песка и сосен, у самого моря.
– Я вот твоей матери по телефону все объясню. Проведу воспитательную работу.
Хорошо бы к телефону позвали дядю Яшу, уныло соображал Шурка.
– Уплатит штраф – тогда пускай и забирает.
Шурка представил, как тетя Вера смотрит милиционеру в глаза и говорит на это: денег нет. И что тогда?!
– Тюрьма по тебе плачет, – вещал милиционер. От солнца его белая каска казалась гипсовой. Он попробовал почесать под ней потный лоб, не сумел и рассердился: – Был советский школьник – стал преступник.
Стакан холодной воды наверняка остудил бы его взгляды на жизнь. Но тележки с водой, как назло, не было видно.
Шурка навострил уши: где-то в июньском воздухе словно зарождался гул. Но откуда он? Казалось, отовсюду сразу.
– А ну не вертись! – встряхнул его за шиворот милиционер.
Гул набух, набрал силу и завыл из репродукторов. Милиционер запнулся. Прохожие забегали во всех направлениях сразу. И воющий голос из репродукторов сумел наконец выговорить человеческие слова:
– Граждане! Тревога! Граждане! Тревога!
Голос не внушал тревоги. О том, что в районе пройдут учения, в газетах и по радио всегда предупреждали заранее. При звуках сирены полагалось оставить все дела и спуститься в подвал. Пока не перестанет выть.
– Японский городовой! – немного загадочно сказал милиционер. – Совсем забыл.
И не только
