сандалии и что на ней ничего не было под ее белым полотняным платьем. Баронесса тем временем продолжала говорить непринужденным тоном, очень гладко и обнаруживая образование; она утверждала, что жизнь сильнее смерти и всегда должна восторжествовать. Но Беате казалось, что с нею говорило существо, у которого никогда не умирал близкий человек. Она чувствовала, что эта женщина никогда никого не любила: ни мужчины, ни женщины.
Вильгельмина Фаллен вдруг поставила свою чашку.
– Я пойду укладывать вещи, – сказала она и, быстро попрощавшись, исчезла в зале, примыкавшей к веранде.
– Моя приятельница возвращается сегодня в Вену, – сказала Фортуната. – Она невеста.
– Да? – вежливо сказала Беата.
– Как вы думаете, что она такое? – спросила Фортуната, полузакрыв глаза.
– Фрейлейн Вильгельмина, вероятно, артистка.
Фортуната покачала головой.
– Несколько времени она действительно играла на сцене, – сказала она. – Она дочь очень высокопоставленного лица. Вернее, она сирота. Отец ее пустил себе пулю в лоб, когда она пошла на сцену. Это случилось десять лет тому назад. И ей теперь всего двадцать семь лет. Она, вероятно, сделает карьеру. Хотите еще чашку чая?
– Благодарю вас, баронесса.
Беата стала глубоко дышать. Пришла решительная минута. Ее черты приняли напряженное выражение, и Фортуната невольно слегка приподнялась. Беата начала решительным тоном:
– Я должна сказать, что не случайно прошла мимо вашего дома, баронесса. Мне нужно с вами поговорить.
– Вот как, – сказала Фортуната, и под густым слоем пудры на ее лице, походившем на лицо паяца, показался легкий румянец. Она оперлась рукой на спинку кушетки и сплела свои неспокойные пальцы.
– Позвольте мне говорить коротко, – начала Беата.
– Как желаете, коротко или длинно. Мне все равно, милая фрау Гейнгольд.
Беата почувствовала раздражение от несколько пренебрежительного тона Фортунаты и сказала довольно резко:
– Я буду говорить очень коротко и очень просто, баронесса. Я не хочу, чтоб мой сын сделался вашим любовником.
Она говорила спокойно; на душе у нее было совершенно такое же чувство, как девятнадцать лет тому назад, когда она должна была отвоевывать себе мужа у стареющей вдовы.
Баронесса ответила с таким же спокойствием на холодный взгляд Беаты.
– Вот как, – сказала она, как бы про себя. – Вы не хотите. Очень жалко. Впрочем, говоря по правде, мне это и не приходило в голову.
– Значит, тем легче вам будет исполнить мое желание, – ответила Беата несколько хрипло.
– Если бы это зависело от меня одной.
– Это зависит только от вас, баронесса. Вы это отлично знаете. Мой сын почти ребенок.
На крашеных губах
