style="font-size:15px;"> Из аборигенов – одни девочки, да еще самые красивые, да еще развязные, да еще восхитительные и свежие, как черт знает что! Воля ваша… В прошлый раз они, видимо, стыдились своих недомерков-одноклассников.
Андрей пел под гитару в темноте, и его голос был больше комнатной темноты, его друзья расхватали девочек, стали танцевать, флиртовать немилосердно. Девушки теперь отнюдь не кучковались обособленно, а совершенно растворились в мужском внимании и общем восторге. Это наступило новогоднее чудо, но не то мерцающее, детское, а новое, взрослое. И, как всегда при чуде, казалось, что вся жизнь теперь будет такой. Андрей спел, что хотел, выпил еще полстакана веселого «Букета Молдавии» и сел на диван; в комнате было темно и тесно от девочек и друзей, все это причудливо двигалось и менялось, шепталось и пересмеивалось, и Андрей наблюдал за движением темноты. Лишь белые джинсы на пухлых ножках Милы вырывались из нее. Мила села на колени к Андрею, как в седло, лицом к нему, хлестнула его по лицу волосами, потом стиснула себе сквозь блузку небольшие груди и воскликнула:
– Ты настоящий индеец!
А закончилось все целомудренно. И казалось, что так оно вышло из-за любви Андрея и Милы, так величественно и загадочно наступавшей на глазах у всех, что никто не посмел опошлить этот вечер, все были чисты и целовались и обнимались, как дети. И даже бутонная красавица хозяйка покорно положила голову одному из колодинских приятелей на колени, а тот смотрел на нее раздумчиво.
Мест для ночлега не нашлось. Под утро Андрей с друзьями шли не то чтобы домой, до дома было слишком далеко, – а сквозь зиму.
Через неделю Мила приехала к Андрею вся в черном, белоснежными были ее лицо и руки – по контрасту с черными джинсами и водолазкой. Андрей целовал ее белые руки и лицо, целовал в беспамятстве колени в черных джинсах. Мила плакала от счастья. Она сама была счастьем, Андрей уже не делал разницы между ею и счастьем.
V
«Огни Москвы»
…На Рождество радостно мерцали огоньки церковной искусственной елки, утвержденной в высоком сугробе. Прихожане погружали ногу в снег и вставляли в пробоины свечки, подворье светилось тут и там праздничными пещерками, Андрею, и не только ему, вспоминалось детское январское счастье. Звонарь опять слишком буквально отнесся к празднику: пришел в сером костюме, серебристом галстуке в диагональную полоску и нежно-голубой рубашке, всегда забранные в хвост длинные червленые волосы по великим праздникам он распускал на плечи. Рождество Андрей считал любимым своим праздником. После ночной литургии, как водится, кутнули. Исторглись из трапезной втроем: бригадир сторожей, бывший военный физик Скворцов Сергей Николаевич, Саныч и Андрей. Сергей Николаевич с Санычем, как всегда, пикировались, или, по выражению самого Сергея Николаевича, – бодались.
– Вы, Всеволод Александрович, водите к себе на колокольню девочек
