тоску куста,Тошнотворная шероховатость,
Перевернутый стон: «Устал»…
Странный, тягостный мир постели,
Полусонных химер Ковчег.
Затуманенные акварели
Под прикрытьем припухших век
В глубочайшую топь простуды
Устремили свои огни,
Зашифрованных чувств причуды
Ощутив, как расстрел зарниц.
Убежать, но куда? В осознанье
Мятой простыни, пестрых стен,
С ожиданьем картины ранней
В череде погребальных сцен?
Нет, забвением нечто иное
Ослабляло глазниц накал,
Исцеляющей пеленою
Прикрывало немой оскал
Злого духа болезни детской,
Отвлекая и уводя
То к размытости бессловесной,
То – в чеканную дробь дождя.
О болезни уходит память,
Но, к смутный позыв взлететь,
Остается перед глазами
Погруженье в земную твердь.
То ли мой длиннорукий пращур.
Огнеборец глухих пещер,
Подсознания темный ящик
Продырявил, оставив щель
В убаюкавшую безопасность
Подземелья, в тепло и сушь,
Где лишь искр хороводы гасит
Черной пастью огромный уж.
Или к радости землеройки,
Ловко юркнувшей в узкую щель,
Я молитву шепчу: «Укройте,
Недра в теплом своем плаще.
Без движенья? О нет, вначале
Беспросветная сеть дождя.
Безнадежностью мутной залит.
Серым призраком день блуждал,
Даже мысль надоевшей влагой
Пропитал, словно ваты ком,
Поздней осени дав присягу
Вечной хляби блюсти закон.
С неуютом сырой канавы.
Где лишь плесени царство – цель,
Без надежды на святость права
Пляску света ловить в прицел
Глаз, смеженных в роем камина,
Рук, вкушающих ласку дня,
После танца грибного ливня.
Холодящую дрожь уняв
И тогда возникала сила:
Вместе с зовом в тепло глубин
Заполняло густым белилом
Ощущенье: «Любим! Любим!»
Верь! Праматери примет лоно.
Завернись же в литую сушь
Плодородья планеты сонной,
Если в тягость осенний душ.
И, как полная жизнью сфера,
Без удушья и мрака мук
Я легко погружался в недра
Под таинственный светозвук.
Не убудет земная нежность —
Пожеланье усопшим пух —
Не разверзнутой бездны скрежет —
В тихом шелесте пены путь.
Словно только теперь я дома,
Словно сброшен тягчайший груз,
Словно твердь подо мной невесома
И ничто не стесняет грудь.
Пред бесчисленностью лабиринтов
Страха не было – дом есть дом,
В череде дорожденных ликов
Я был странным чутьем ведом,
словно мамы забытый голос
Из младенческого забытья
Вдруг
