13 мая он писал своему старому учителю из Шарлевиля и приложил самое отвратительное стихотворение, которое Изамбару когда-либо доводилось читать, – Le Cceur volé («Украденное сердце»). Коммуна вдохновила его на собственную революцию. Был оставлен славный план. Совсем как Изамбар, вернувшийся «в академическую кормушку», Рембо был намерен оказаться полезным для «общества», как он объяснял в своем письме: «Я теперь осволачиваюсь[162] хуже некуда. Почему? Я хочу быть поэтом и стараюсь стать ясновидцем. Вы этого не поймете, а я практически не способен объяснить это вам. Идея в том, чтобы приблизиться к неведомому через расстройство[163] всех чувств. Это предполагает жестокие страдания, но надо быть сильным и прирожденным поэтом. А я признаю себя поэтом. Здесь нет никакой моей вины».
Глава 8. Ясновидец
…Stat mater dolorosa, dum pendet filius[164].
Заумное, несвязное и непристойное письмо, которое Рембо отправил Изамбару 13 мая 1871 года, является одним из священных текстов современной литературы. Как и более существенное письмо, написанное два дня спустя, оно содержало уравнение, которое часто считается поэтическим E = mc2: «Je est ип autre» («Я – это кто-то другой» или «Я есть некто другой»).
Насколько Изамбар мог сказать, главная цель Рембо в литературном труде заявить о своей независимости в самой раздражающей манере из возможных. Когда он писал мемуары в 1927 году, он все еще испытывал боль от этого «порочного» письма: «отвратительное дурачество», «литературоубийственная профессия веры эмансипированного школьника»; «Признаюсь, я опешил». Рембо писал своему старому учителю, как если бы он хотел свести с ним счеты.
«Итак, вы снова учитель. Вы говорили мне, что мы в долгу перед Обществом. Вы являетесь членом преподавательской корпорации. Вы на верной колее. Я тоже соблюдаю принцип: я держусь цинично. Я окучиваю старых идиотов из школы. Я даю им все глупости, непристойности и пошлости, какие только могу придумать, – в действиях и в словах, а они платят мне пивом и девками»[165][166].
Чтобы дать Изамбару почувствовать аромат грязи, Рембо приложил короткое стихотворение под названием Le Cœur supplicié[167] («Измытаренное сердце»). Это было небольшое лихое произведение в форме триолета – в скупой, неизменной форме, которая, как правило, использовалась для комических песенок:
Слюной тоски исходит сердце,
Мне на корме не до утех,
Грохочут котелки и дверцы,
Слюной тоски исходит сердце,
Под градом шуток, полных перца,
Под гогот и всеобщий смех.
[…]
Как быть, украденное сердце,
Когда табак иссякнет их
И зазвучит икоты скерцо,
Как быть, украденное сердце,
Когда похмелье горше перца
И жгучий спазм в кишках моих?
Le Cœur volé («Украденное сердце» – именно этот вариант названия употребляется чаще) было таким клубком каламбуров
В оригинале «Je m’encrapule» – глагол, образованный от слова «crapule» (отбросы, сволочи), применен в стихотворении Le Forgeron («Кузнец»), порочном панегирике пролетариату Французской революции. –
В оригинале: «dérèglement» – от «règle» (править, управлять) или «dérégler» (расстраивать, выбить из колеи), обычно это слово применяется, когда говорят о привычках, механизмах или пищеварении. –
Цит. из средневековой католической секвенции: «Stabat mater dolorosa / juxta Crucem lacrimosa, / dum pendebat Filius» («Стояла мать скорбящая, / Возле креста в слезах, / когда на нем висел сын»). Отсылка к Ин., 19: 25. –
В оригинале «En bocks et en filles» – слово «filles» (девушки, девки, шлюхи) Рембо трактует как синоним слова «fillettes», которое в некоторых частях Франции означает полбутылки вина; но нет никаких доказательств того, что слово «filles» когда-либо использовалось в этом смысле. –
См.,
Позднее Le Cœur volé («Украденное сердце») или Le Cœur du pitre («Сердце паяца»). –
