короткий разговор был странен хотя бы потому, что никогда до сего момента эти двое не обсуждали за столом меня.
Я ушла спать сразу после десерта, не желая быть молчаливой слушательницей семейной болтовни. Луна скалилась в окно, и лучи ее бесстыдно ощупывали тело, одетое в сорочку. Я сидела на подоконнике, когда за спиной донеслись шорохи. В дверях спальни стоял Рейк, мнущий край своей жилетки.
– Сольд, убирайся отсюда, – без предисловия заявил он. – Срочно!
Я спрыгнула на пол, накинула на плечи халат. Брат мерил комнату широкими шагами, а дыхание его было хриплым и взволнованным.
– Матушка планирует проводить на тебе эксперименты, – выдал он после долгой заминки. – Тебе нужно бежать, понимаешь?
Его вспотевшие руки коснулись моих. Мы так и стояли в тишине: я, словно забывшая, как издавать звуки, и он, нервно облизывающий губы.
– Куда? – только и спросила я.
– Идем!
Он не отпустил моего запястья, и я едва поспевала за его быстрым шагом, пока мы неслись по коридорам засыпающего дома. По пути нам никто не встретился, ни одна живая душа. Брат отворил входную дверь связкой своих ключей, ими же открыл ворота и подтолкнул меня вперед, нетерпеливо озираясь. На дороге стояла бричка для двоих пассажиров.
– Ты еще поблагодаришь меня, сестренка, – пробормотал братец, впихивая меня туда.
– Здравствуйте, золотце, – услышала я скрипучее. – Поверьте, так будет лучше для всех. С Леневрой я все обсужу, как и с советом.
А были ли правдой те эксперименты, о которых обмолвился Рейк? Душу терзали сомнения, в грудной клетке поселился страх. От близости господина Розеншала волосы на затылке шевелились, сердце колотилось испуганно и прерывисто. И все-таки я благодарила брата за помощь в побеге. Теперь осталось одурачить господина Розеншала и скрыться в Пограничье.
– Разрешите мне отправить письмо жениху? – осторожно спросила я, вслушиваясь в мерный цокот лошадиных копыт.
– Разумеется, золотце. Негоже заставлять лорда мучиться незнанием.
Страх чуть отступил. Так, освещаемая золотым светом луны, я и уехала в имение по улице Липовой.
Господин Розеншал лично сопроводил меня до комнаты и, сославшись на неотложное дело – в полночь? – удалился, так и не показав всего дома.
Зато моя новая спальня была совершенна. Выполненная в лиловых тонах, очень нежная и воздушная, полная приятных девичьему сердцу мелочей: зеркальце в серебряной раме, полный шкаф нарядов (между прочим, все будто сшитые на меня), взбитые подушечки на кровати, укрытой шифоновым балдахином.
На туалетном столике были расставлены духи и косметика, лежали расчески и гребни, в ящичке нашлось столько украшений, что мое сердце на секунду дрогнуло. Да, я любила драгоценности, как и почти любая женщина, особенно та, которая была обделена всей этой роскошью. Будь моя воля, я бы увесила уши серьгами, а на пальцы нацепила какое-нибудь колечко (моего, к слову, размера), но не предназначена ли вся эта красота для другой женщины?
Впрочем,
