забирай себе, все что осталось ни с чем,Все, что спуталось и помялось, я постелю себе другую постель
Глубоко в земле, без простыней, подушек и одеяла.
Внимание
Мы желаем быть ближе возможности вовремя остановиться,
Не стать частью массовой увлеченности, хаотичным ритмом.
В экстазе пустословия разгоняемся по полной,
Однозначно не попустит, придется искать чистые волны.
Притираемся боком да боком, дыры и ссадины
Нет уже мест гладких и ровных, лишь ямы да впадины…
По прямой бы пуститься, да петляют дороги,
Обойти, обползти, но сплетены в одно тугим рогом…
И уже пустота, вместо сказанного ранее.
Знать бы заранее всю эту конфитель,
И уметь во время переключать внимание.
Рукой опираясь на Бога
Жизнь проведет черту, порогом разделит поле.
Пожелтеет картина в углу, пылью покроет шторы.
В полях моей памяти нет нити длинной и ровной,
Она лунной дорогой бредет за своей тенью ломкой.
В уголке моей памяти нет больше мест,
Все завалено старым хламом…
Только на снимке чужое лицо
С твоими глазами и новым шрамом.
Ты замолчишь, – в молчание есть спасенье,
Осунешься, сморщишься, что ж…
Твой выбор, пойти за сомненьем…
От всего что было, останутся лишь несколько нот,
Картина с вареньем и голубями, перо, чернила и черный кот.
Портрет молодой, красивой мамы, не отправленные письма отца.
Поношенные игрушки, два пистолета и старая гильза одна.
Красивые ровные ракушки…
Ни имен, ни мест, конкретных… только тени в безмолвии постигают
Сколько дней и ночей я одиночество принимала,
Сколько тысяч длинных дорог под моими ногами промчалось,
Что бы вернуться в родной чертог и найти ничего – пустоту, рваную рану.
Сколько всего поведать, привезти! Сколько подарков и сильных мыслей.
Но теперь только пыль веков на дверях свинцовых виснет.
То ли птица кричит, то ли девчонка стонет,
То ли память стоит и ждет, в какой-то нелепой истоме,
Там, в глубине воды, в которой нет отражений
И во мгле могил ни отсветов, ни движений.
Мир стал пустым, раздробленным и суровым.
Швы стерлись до дыр, оголяя тело сухое.
Разошлись на кусочки ровные и ломкие половинки.
Больше уже ничего не припишешь этой картинке.
Вместе где были мы и когда избегали печали.
Как это было тогда, еще до нас, в самом начале,
Еще до ровной черты, до проклятого срока.
Как в глубине безначалия, рукой опираясь на Бога.
Рубашка
Покрывало небо своим звездным валиком,
Все, что без путей, оказалось совсем маленьким,
Совсем недосказанным и ветренным.
Глупым и слепым, как сама
