язык, но и воздух у нас не может быть общим.
– Но бабушка… Она могла сказать это в запале, со зла…
– При моем женихе, – с кривой улыбкой подхватила Люда. Она быстро успокоилась от того, что рассталась с Николаем, но матери все же сказала. Может, пусть хоть теперь перестанет защищать свою распрекрасную мамашу. Нельзя же быть такой слепой!
Мать замолчала и взглянула на дочь жалобно: мол, почему бы тебе не быть снисходительней? Но та отчего-то не захотела ее жалеть.
– Если дети такая обуза, для чего их тогда заводить! – выплеснула Людмила то, что давно в ней бродило и распирало изнутри, как сероводород на болоте!
И добилась результата: мама заплакала. И так горько, что Людмиле в момент расхотелось и дальше ее заводить. Устыдилась.
– Мамочка, прости меня, пожалуйста! Если бы ты знала, как это тяжело: считать, что ты никому не нужна.
Теперь они плакали обе. В номере гостиницы, который по приезде сняла для себя мама.
– Сегодня ты останешься у меня, нам нужно серьезно поговорить!
Людмила подменилась с одной из девчонок-фармацевтов на одну ночь. Теперь ей хотелось провести остаток вечера и ночь с мамой, по которой она, оказывается, так соскучилась.
– Я буду присылать тебе деньги, как и прежде, на главпочтамт, – говорила мама. – Подумать только, ты вынуждена самостоятельно зарабатывать себе на хлеб.
– Не на хлеб, а на квартиру, – усмехалась Люда.
Хотя, если подумать, и на хлеб тоже. А что, пора, не маленькая. Подумаешь, несовершеннолетняя! Смотря для чего…
Утром Людмила провожала мать в аэропорт. Та вынула бумажник и отдала дочери пачку денег, не считая.
– Пожалуйста, Люда, сними себе квартиру. Не жалей денег. Я пришлю тебе столько, сколько нужно.
– И долго ты будешь меня содержать? – ворчливо проговорила Людмила.
– Пока не выйдешь замуж, – улыбнулась мама. – Тогда я с чистой совестью передам тебя с рук на руки.
– А если я не выйду очень долго? – посмеялась Людмила.
Глава четвертая
Люда познакомилась с Димкой, когда он в своей солдатской робе копал траншею. Почему-то один. Копал и при этом что-то декламировал. Явно рифмованное.
Она приостановилась и будто невзначай стала слушать, что он там бормочет.
Иду я против топора,
В руке сжимая лом
Как символ торжества добра
В его борьбе со злом[1].
Он приговаривал, замолкая, а потом начинал опять.
Людмила подумала: надо же, какой нынче солдат продвинутый пошел! Под стихи копает… Но все-таки копает вручную, можно подумать, что в армии техники никакой нет. Или у них такой способ наказания: лопату в руки – и копай от забора до заката?
– Здравствуйте, девушка, вам тоже нужно что-нибудь выкопать? – спросил он, когда она уже собралась идти дальше.
– Нет, спасибо,
Стихи Игоря Иртеньева.
