меня сюда пригласила и сама мне дала.
Людмила съежилась и заплакала, но он еще грубее рывком отдернул закрытый было полог и толкнул ее на кровать.
– Под рыдания я еще трахаться не пробовал, – заявил он, с силой раздвигая ее ноги. – Под стоны – да. Но и ты застонешь. Просто я не люблю долгих прелюдий. Они нужны тем, кто слаб в мужском деле, для меня это не подходит. Как ты уже догадалась.
И он впился в ее губы так, что и в дальнейшем Люда ничего, кроме боли, не чувствовала. Потом он просто отодвинул ее от себя – отшвырнул – и повернулся к стене, чтобы тут же заснуть.
Так Людмилу еще никто не унижал. То есть встречались ей пару раз не слишком ласковые мужчины, но чтобы вот так, нисколько с ней не считаясь? И главное, за что? Понятное дело, попасться в руки рядовому насильнику, маньяку или садисту, но тому, кто объявляет себя другом твоего парня? А как же, скажи мне, кто твой друг, я скажу, кто ты? Сколько раз можно наступать на одни и те же грабли? И вообще, почему она решила, что Димка – хороший человек?
Ее одолевали вопросы, и тщетно она задавала их самой себе. Вопросы отодвигали случившееся куда-то в глубь сознания, и потому унижение не воспринималось так остро. Хотя за ними грозно вставал куда более страшный вопрос: а что, если Димка этого человека вовсе не знает? Тогда он не поверит, что Людмила жертва, а, скорее, решит, что она сама привела сюда этого… Филиппа!
Людмила потихоньку сползла с огромной кровати, на которой была по очереди с двумя мужчинами, и пошла в душ.
У Димки в квартире была самодельная душевая кабина. Внизу небольшой поддон или основа из такого же материала, как и рядом стоящая раковина, – она не могла подобрать другого названия, а поверху – изогнутая дуга-направляющая из нержавейки, на которой крепилась штора – тоже со звездами. Димка вообще, кажется, любил все связанное с небом. Надо посоветовать ему, чтобы после армии он пошел учиться на астронома…
О чем она думает! Никакого Димки больше не будет, потому что сейчас Люда домоется и уйдет. Она никогда не сможет рассказать ему, что случилось на его кровати всего через полтора часа после ухода хозяина.
Она больше не спрашивала неизвестно кого: за что? Есть за что! За то, что наплевательски относилась к своей жизни. За то, что не уважала саму себя и позволяла другим себя не уважать. Стоит ли удивляться тому, что наконец пришла расплата.
Людмила представила довольное лицо Фила. И то, как легко он пресек ее попытки сопротивления, и ей стало обидно. Да что там, ее вдруг взяло такое зло, что эта волна захлестнула ее, смывая всякие там условности и издержки воспитания.
Это было такое зло, которое не рассуждает. Примитивное зло. На весь белый свет, и на Фила в частности.
Почему они все думают, будто с Людой можно не церемониться? И бабка, и родители, в смысле родная мать, и этой ублюдочный Фил?! Все до последнего!
Потому что она не может постоять за себя? Так они глубоко ошибаются.
Она вышла из ванной в огромном банном полотенце – как раз таком, как любила, чтобы им можно было замотаться, как в кокон, и прошла на маленькую кухоньку.
Еще
