й обед.
Тариф за счастье лицезреть его одутловатую мокрую от пота физиономию, чёрные его усы, с которых по случаю жаркого дня обильно капало и стекало, выпуклое брюхо, подпираемое кобурой с шестизарядным несчастьем “Мендоса” тридцать восьмого калибра, тариф этот был установлен прочно и надолго. Пабло никогда не приходило в голову требовать что-нибудь сверх того, что, воротя в сторону потные морды, совали ему в нагрудный карман налогоплательщики.
Главное во взаимоотношениях пастыря и паствы что?
Незыблемость ставки налогообложения.
У Хосе по случаю воскресенья было полно народу. Сам хозяин стоял за стойкой и, завидев на пороге знакомый силуэт, привычным жестом потянулся за бутылкой писко[1].
– Жарковато сегодня, а, дон Пабло?..
Дон Пабло проворчал что-то невразумительное по поводу озоновых дыр, проклятых янки с их ракетами и старых пердунов из правительства, всему этому попустительствующих.
– Скоро янки будут ездить здесь в маленьких тележках, как в Индии, – ядовито сказал Пабло, стараясь не смотреть на сворачиваемую в трубочку купюру. – А мы, в эти тележки впрягшись, будем их возить куда они прикажут.
Хосе с поразительной незаметностью сунул ему в нагрудный карман свёрнутую трубочку, сам же при этом, отвернувшись, внимательно рассматривал полки с банками и бутылками.
И тут на улице начали стрелять и кричать.
Пабло отошёл от стойки в сторону, расстегнул кобуру и достал “мендосу”. Достав, посмотрел, есть ли в барабане патроны.
Патроны были.
С улицы послышался женский визг. Двери хлопнули, и в бар с шумом вбежал взлохмаченный молодой блондин в белой рубашке. Глаза у него были сумасшедшие, руки тряслись.
Бар замер. Тридцать пар глаз не отрываясь следили за молодым человеком. Тридцать пар глаз внимательно проводили его до стойки, к которой тот подошёл не спеша, нарочито расслабленной походкой, делая вид, что не замечает на себе всеобщего внимания. Он подошёл и охрипшим от напряжения голосом попросил сначала пива, потом, внезапно передумав, – кока-колы. После этого тридцать пар глаз оставили блондина в покое и уставились на дона Пабло.
Молодой человек поперхнулся ледяным напитком, когда в рёбра его упёрлось дуло револьвера и тихий внятный голос откуда-то из-под плеча произнёс:
– Руки на стойку, ноги расставить. Расслабься, парень.
Парень расслабился и выполнил, что ему велели.
Пабло охлопал его по бокам, вытащил единственное, что нашёл в карманах – бумажник, бросил его на стойку и надел на молодого человека наручники.
Устричный бар взорвался аплодисментами.
Пабло шутливо поклонился и обратился к Хосе:
– Старина, сходи туда, посмотри, сделай милость, что там, трах-тарарах, стряслось.
Хосе кивнул и вышел на улицу. Несколько человек поднялись из-за столиков, исполненные любопытства, но Пабло грозно сказал:
– Всем оставаться на своих местах!
Любопытные сели. После задержания преступника авторитет дона Пабло, и без того значительный, прямо-таки материализовался в духоте заведения.
Задержанный молодой человек пытался что-то прохрипеть, но голосовые связки ему отказали, и Пабло не обратил на его сипение ровным счётом никакого внимания.
Вернулся Хосе.
– Не хотелось бы вас расстраивать по случаю воскресного дня, дон Пабло, – сказал он, тяжело дыша. – Но, похоже, там застрелили мужчину из пистолета.
– Насмерть? – уточнил Пабло, пожевав губами.
– Как есть, – Хосе вытянулся в струнку.
– Так, – сказал Пабло и засопел. – Где у тебя кладовка?
Задержанный снова попытался что-то сказать, но Пабло больно ткнул его под рёбра стволом револьвера, и он замолчал.
– Впрочем, кладовка подождёт, – сказал Пабло и достал из кармана рацию. – Говорит сержант Каррера, третий участок, – сказал он, нажав пальцем на кнопку. – У нас тут убийство. Угол Панчо Вильи[2] и Мануэля Родригеса[3]. Мною задержан убийца. Я в устричном баре Аранго. Есть. Понял.
Убрав рацию, он снова ткнул задержанного под рёбра.
– Пойдём, парень. Так где у тебя кладовка, Хосе?..
– Там! – перепуганный Хосе махнул рукой куда-то в противоположную сторону. Хорошо, что Пабло этого жеста не увидел. Где кладовка в этом баре, ему было известно не хуже чем хозяину.
* * *
На
Разновидность виноградной водки.
Псевдоним маньянского революционера Доротео Аранго (1877–1923).
Тоже какой-то революционер.
