запах пороху и кухни. Марсовой и поваренок там задирали друг друга. Изобилие его обедов равнялось только ярости его абордажей, В трофеях его трезубец Нептуна скрещивался с вилкой Комуса.
А другой со своей миной священника и лицом опрятной старушки. Все средства ему казались годными. Он пользовался всякими уловками. Разве он не возил с собою трех чревовещателей, чтобы безукоризненно имитировать его голос во время тех свиданий, от которых он желал сохранить себе возможность отречься, и где специальный мим изображал его фигуру. Его гардероб состоял из всевозможных маскарадных костюмов; его аптека была составлена из всех ядов и всех косметик; он пользовался ловкостью наемных убийц, искусством акробатов и улыбками женщин.
В последний раз я встретил их обоих очень старыми, и того и другого, одного в маленьком городке, другого в уединенной деревне. У Адмирала была подагра, а Посланник был глух. Один занимался коллекционированием раковин, другой разводил тюльпаны. У них было очень много прекрасных экземпляров, и каждый год они посылали друг другу какую-нибудь раковину, похожую на тюльпан, или тюльпан, похожий на раковину, и так до тех пор, пока оба они не умерли, не отходя от своих витрин или своих теплиц, и в последний раз скрестили свои руки, которые так грубо и так тонко правили людьми, и последнее движение которых было прилепить этикетку на раковину и поставить номер на луковицу.
– Да, – ответил я, – это были удивительные фигуры, и то, что мы знаем о них, заставляет только пожалеть о том, что они сами ничего не записали из того, что они знали. Почему не рассказали они о всех подробностях своих маневров или о ходах своих интриг.
Маркиз положил на стол потухшую трубку, которая просыпала на мрамор пепел своей маленькой черной урны.
– Фи! – воскликнул он, почти покраснев от гнева – записывать свою жизнь, ставить самого себя на место случая, который по предназначенному копит в памяти людей то, от чего лепится оттиск медали или рельеф саркофага! Да, некоторые совершили ошибку, эту претенциозную непредусмотрительность.
Описывать свою жизнь, разыскивать последовательность наших поз, мотивы наших поступков, место наших чувств, строение наших мыслей, восстановлять архитектуру нашей Тени! Все имеет значение только в той перспективе, в которой случай располагает осколки, в коих мы переживаем себя. Судьба окутывает себя обстоятельствами, усвоенными ею. Есть некий таинственный отбор между ветхим и вечным в нас самих.
Промахи и неловкости подготовляют иногда деяния великолепные. Молниеносный удар шпаги, наносящий рану и пронзающий, может иногда требовать совершенно неграциозного напряжения мускулов. Судорожно скорченные на эфесе пальцы направляют молнию лезвия. Все только перспектива, только эпизод. Статуя из тысячи промежуточных жестов воплощает только окончательный.
Какую ничтожную память сохранили бы вы обо мне, если бы вы узнали все от меня самого! Вы бы может и не удивились вовсе тому, что я – Полидор д'Амеркер, принятый и в постелях
