неумолимости тяжеловес.Супер-Эго боксерскими мышцами
часто играет,
Блокирует вольницу
интуитивных пьянств,
Антителам
задушевную блажь прививает
И заодно горемычный
телесный нюанс.
Свеча зажиганья
включает то жажды, то песни,
Пока не исчерпан
подкожных резервов лимит.
Свеча похоронная —
самый последний наперсник
Мыслящего тростника,
что уже – неликвид.
Над белого света балами —
все те же свечи.
«Природы венцы» —
ощетинившийся пустоцвет.
И грезится бедным мечтам
несусветности светоч,
И именуется
претенциозно
Тот Свет.
Пленник Земли
Пленник Земли деловит, святотатствует и камлает,
Алгеброю поверяет затопившую выси лазурь;
Наболевшую плоть чем придется спеша залатает
И снова бросается в алчный оскал амбразур.
Хаотичные волны подвижнических настроений
Сменяет пещерного пращура дикий позыв.
На архетипической неизлечимой гангрене —
Нетипичной секретности евангелический гриф.
Рифмуя любовь с неспокойною жидкостью красной,
Обливается ею захваченный эросом мир,
Где у базовых непримиримостей бдит не напрасно,
Углубляя рутинную жажду, оккультный вампир.
Напыщенные просветительские фейерверки
Разъедаются неподконтрольным и чуждым огнем.
Доктрины больны, и окажется в них на поверку
Много того, что мерещится и ни при чем.
На деснице Дающего неописуемый перстень
Провоцирует у подопечных загадочный стресс.
Пленник под нож отдает своей самости бестий
И вступает свой правотой в кафкианский процесс.
Цикл «Тоска по истине»
Тоска по истине
Рельсы, асфальты, фарватер,
антенны вокзалов и пристаней,
дно пейзажей и черных квадратов
разъедает тоска по истине.
У корней позитивных теорий —
относительности послевкусие.
Зерна истин растут априори,
не пользуясь опыта плюсами.
Из емкостей лабораторных —
дуновения сакраментальные.
В Раскольниковых Родионах
изводится желчь инфернальная.
Окаймляются хмелем сектантским
священных писаний параграфы,
ход орнаментов иконостаса —
с элементами хореографии.
Вновь играют с огнем перепады
температуры
