десятка – зам. начальника политотдела армии. Не баран чихал. В девятнадцатом под Херсоном, когда белые прорвались и Буракявичюса ранило, она шестерых из маузера застрелила. Потом, когда Городовиков с бригадой подошел, она Парфенова перед строем лично расстреляла. А теперь без валерьянки не засыпает. Кому она нужна?
Петя недоверчиво смотрел на незнакомца. Больше всего его удивляло, что тот знает тайное прозвище бабушки «бабишка – потная пипишка», которое Петя придумал не так давно, бормотал только про себя и не говорил даже сестренке Тинге.
– Вы из НКВД? – спросил Петя.
– Не совсем. – Незнакомец достал пачку «Казбека», быстро закурил.
Его руки, глаза, губы – все было быстрое, подвижное; но в быстроте этой не было никакого беспокойства, наоборот, был какой-то тяжкий покой, нарастающий с каждым движением.
– А откуда вы знаете про… – начал было Петя, но незнакомец перебил его, со свистом выпустив дым из узких губ.
– Я все знаю, Петя. Знаю, что ты живешь вон в том Доме Правительства, в квартире сто пятьдесят. Что ты хочешь стать эпроновцем, моряком-подводником. Что ты смертельно поругался с Ундиком, а Володяю сломал затылком палец. Знаю, что ты любишь теребить соски, чтобы уснуть быстрее. Знаю, что тебе уже двенадцатый раз снится папа с деревянными руками. Знаю, что ты зашил в подушку Тайную Пионерскую Клятву, сокращенно ТПК. И в этой ТПК семь пунктов. Первый – никогда не плакать. Второй – встретиться лично с товарищем Сталиным. Третий – собирать материалы на врагов папы. Четвертый…
– Вы… гипнотизер? – прошептал покрасневший Петя.
– Не совсем. – Незнакомец смотрел на клумбу серо-голубыми, ни на секунду не останавливающимися глазами.
– Вы знаете, где мои родители?
– Знаю.
– Они в Бутырках?
– Нет.
– В Лефортове?
– Твоя мама в Лефортове.
– А папа? Его же раньше арестовали, тридцатого июня.
– Папа не в Лефортове.
– А где?
– В Бутове.
– Это что, тюрьма?
– Это место под Москвой.
Петя облизал пересохшие губы. Девушка доела мороженое и кинула остатки вафли голубям. Парень стал гадать ей по руке.
– А почему тогда у бабушки в Лефортове деньги не приняли? – спросил Петя.
– Неразбериха. Тюрьма переполнена. Твоя мама в камере номер семьдесят четыре. На втором этаже.
– Правда?
– Я всегда говорю правду.
Петя растирал пальцами слюну на замке портфеля.
– Скажите… а я… а за что их арестовали? Они враги?
– Нет. Они не враги.
– А за что тогда?
Незнакомец кинул папиросу в громоздкую черную урну.
– Вот что, Петя. Петр Лурье. Я могу тебе помочь. Могу сделать так, что твою маму выпустят.
– А папу? – выдохнул Петя.
– С папой сложно. Но маму – могу. Но с одним
