которое возникает, когда спасаешь собаку. Собаки – от природы существа любящие, но добавьте к этому облегчение и благодарность – и истинная преданность польется из их сердец потоком. Эти приносящие безмерное удовлетворение узы я не променяла бы на всех щенков в мире.
Я назвала пса Тагсом, от слова «тянуть», поскольку он потянул мои сердечные струны, и я делала все, что было в моих силах, чтобы его жизнь стала счастливой. В ответ Тагс показал мне новый смысл слова «обожание». Куда бы я ни шла, он непременно хотел туда вместе со мной. Он не спускал с меня глаз, и стоило мне только бросить взгляд в его сторону, как все его тело начинало вилять от счастья. Несмотря на множество увечий и ухудшавшееся здоровье, его любовь к жизни была поразительной. Не проходило ни одного вечера, чтобы я пришла домой, а Тагс не встречал меня у двери с искрящимися глазами, с возбужденно машущим хвостом.
Мы были вместе чуть больше года. И все это время я постоянно ощущала безмолвный поток любви, идущий от него ко мне, – сильный, постоянный и глубокий. Когда пришло время ветеринару прекратить страдания Тагса, я держала его голову в ладонях, капая слезами на его старую морду, и смотрела, как он постепенно засыпает. Даже в своей печали я была благодарна ему за дар любви.
Если человек никогда не проходил через подобный опыт с домашним любимцем, то никакие слова не смогут его передать. Но если вы когда-нибудь так сильно любили животное и были столь же полно любимы в ответ, больше ничего говорить и не нужно. Некоторые меня поймут: с тех пор как Тагса не стало, мой страх перед смертью ослаб – если смерть означает, что мы наконец встретимся с Тагсом, пусть она приходит когда пожелает.
А пока я продолжаю свою работу: спасаю брошенных животных и нахожу для них дом и семью, где они смогут вкусить любви и поделиться в ответ огромным счастьем.
И часто, глядя в небо и видя нежные перистые облачка, парящие в вышине, я ловлю себя на том, что шлю им сообщение: я люблю тебя, Тагс.
Другой вид ангелов
Сезон выжеребки – время мечтаний. Мы только-только начали разводить аппалуз[1] на нашем аризонском ранчо, и я грезила о голубых ленточках и нетерпеливых покупателях. В тот первый год сияющие яркие шкурки девяти крохотных аппалуз уже превратили наши пастбища в красочный ландшафт. Их морды пестрели звездочками и молниями, их крупы сверкали узорами и пятнышками, разбросанными по шкуре, точно мыльная пена.
Когда мы ждали рождения десятого жеребенка, я была уверена, что он будет самым красочным. Отцом был белый самец с каштановыми пятнами на половине тела и многоцветным хвостом, касавшимся земли. Мать была покрыта тысячами пятнышек размером в мелкую монетку. У меня уже было имя для их нерожденного отпрыска: Сверхновый.
– С лошадьми часто так бывает: чего хочешь и что получаешь – две большие разницы, – предупреждал меня мой муж Билл.
В ночь, когда кобыла должна была ожеребиться, я отслеживала ее с экрана по закрытой телесети, которую Билл
Аппалуза – чубарая порода лошади, выведенная и популярная в США.
