style="font-size:15px;"> – Да. И скандал мог из-за этого у них произойти. Он же ревновал ее к успеху. И авторский псевдоним не мог ей простить. А стоило Насте исчезнуть, прибежал к шефу с просьбой отдать псевдоним ему. Это как, нормально?
– Ненормально, – согласился Мишка.
Тут же доброе сердце его заныло, стоило представить, что он так подло поступает со своей милой Кариной. Макс вот ее недолюбливает, а она же…
Она такая славная! Такая добрая и порядочная. А когда она спит, рассыпав по подушке длинные волосы, у нее лицо, как у ребеночка – беззащитное и доверчивое.
– Во-оот, – протянул задумчиво Максим, не догадываясь о трепетной маете напарника. – Он мог знать. Помогать и влезать в ее дела он не стал, потому что боялся. Он же трус. Может быть, из-за этого и поскандалил с ней, что боялся за свою шкуру. Но не знать он не мог, Мишка! Она папку домой приносила? Приносила! Не в подъезде же она ее хранила, в самом деле. Она ездила на машине своего жениха, когда он разрешал, и возила папку с собой. Но когда она выходила из машины и шла домой, она и документы брала с собой. Так?
– Возможно, – осторожно согласился Мишаня.
– Не возможно, а так и есть. Главный сказал, что она с ней не расставалась. Значит, каждый день приносила ее домой. А дома… Дома папка лежала, к примеру, на столе каком-нибудь. В душ с собой она ее опять же не тащила. И знаешь…
– Что?
– Я ни за что не поверю, что такой тип, как Светлов, яростно завидовавший ее успеху, ее таланту, не заглянул хотя бы раз в ее документы. Не поверю, Мишаня, не уговаривай!
– И не собирался, – буркнул напарник, подосадовав на себя.
Он снова не догадался раньше Максима, а ведь это так очевидно. Светлов, конечно, должен был быть в курсе. Даже при условии, что Настя ничего не рассказывала. Даже если не показывала ему свои бумаги. Ничто не помешало бы ему влезть в них без ее ведома. Когда, как предполагает Максим, девушка была в душе.
– Итак, первое: надо трясти Светлова. Он мог знать и наверняка знал, над чем она работала. Его я беру на себя. А ты, как и было сказано, работай с людьми. Кто-то ее видел там, не мог не видеть. Даю неделю. О результатах докладывай каждый день.
– Может, еще каждый час? – огрызнулся Мишаня.
Он не любил поквартирные обходы. Не умел расположить к себе людей. При виде его они с чего-то сразу замыкались, принимались мямлить, отнекиваться. А он вовсе не давил на них своим авторитетом – пристально смотрел в глаза, говорил скупо, вежливо. Так Карина рекомендовала.
– Не надо скоморошничать, Миша. Ты на службе. И заискивать и улыбаться не обязан. Потому что люди должны помогать следствию. Иначе они помогают преступнику, – наставляла она его. – Ты не Назаров! Тому все игра.
Он ее слушал, следовал советам, и у него мало что получалось. Не шел народ с ним на контакт. Мишаня пытался улыбаться и шутить – выходило еще хуже.
Потому и не хотелось ему обходить квартиры и приставать к людям с вопросами.
А не
