на свете, с этими зелеными глазищами, родинкой в уголке рта, и вообще… она такая… такая…
Уныло волоча сандалии по деревянному тротуару, Вадик плелся вверх по улице Запарина к своему дому, растянувшемуся чуть ли не на квартал. Это дом в народе звался «пятиэтажкой», и жили в нем исключительно семьи военных. Одноклассники, бывая в Вадькиной трехкомнатной отдельной квартире с ванной, туалетом и балконом, выходившим словно прямо в небо (все-таки пятый этаж!), млели от восторга. А Женьку туда было не заманить. Ей было наплевать и на пятиэтажку, и на балкон, и на самого Вадьку.
Разлюбить бы ее, да как?! Вот сейчас он уходит, обиженный до слез, но завтра притащится снова. И послезавтра. И послепослезавтра…
Женя только вздохнула, провожая его взглядом.
Хороший парень Вадька, но такой тюфяк. Жалко его, но в тюфяков не влюбляются. Герой ее романа должен быть смел, отважен и стрелять из пистолета в цель без промаха!..
Тихонько стукнула калитка. Женя опустила голову, уверенная, что это вернулся от Ханыгиных Саша, однако во двор осторожно, озираясь, вошел какой-то незнакомый парень: очень худой, невысокий, в глубоко нахлобученной кепке и черном засаленном ватнике.
Так… а ведь, похоже, тётя Тома не зря боялась воров! Именно в таком виде и являлись в город амнистированные сидельцы. Для полноты картины этому парню не хватало только «сидора» за плечами.
Конечно, это бывший зэка, несмотря на то, что ему лет шестнадцать-семнадцать, не больше.
Интересно, зачем у него в руках пустая бутылка из-под «Столичной»? И вообще, что ему понадобилось у них на дворе? Может быть, он хочет…
Женя нахмурилась. Однако она не чувствовала никакого беспокойства или страха – даже свесилась с ветки, чтобы было ловчее наблюдать, но пока помалкивала.
Между тем парень осторожно поднялся на высокое крыльцо, устланное половиками, которые Женя и тётя Тома сами сплели из всякого раздерганного на полосочки тряпичного рванья-старья, бесшумно приоткрыл дверь в коридорчик и вошел в дом.
В следующую минуту Женя чуть не свалилась с дерева, услышав истошный вопль:
– Вор! Грабят! Держите вора!
Тётя Тома высунулась из окна и голосила так, что у Жени в ушах звенело.
Парень, бледный, с вытаращенными глазами, вылетел из дверей, прижимая к груди свою пустую бутылку, скатился с крыльца, пометался по двору и, совершенно потеряв, видать, голову с перепугу, ринулся не к калитке, а почему-то к забору, который разделял участки Морозовых и Дергачёвых. И тут Сергей Петрович, который возился в своем дворе и прибежал на шум, молодцевато перескочил забор и принял парня в крепкие объятия, да так стиснул, что он и шевельнуться не мог.
– Вор! Милиция! – продолжала голосить тётя Тома. – Грабят! Убивают!
Через забор заглядывали прохожие, примчался и участковый Тимофеев, который жил на этой же улице, только на противоположной стороне, возле бани: распоясанный (ремень зажат под мышкой), фуражка набекрень, рот набит:
