на глаз.
А через неделю принц Рашид подписал официальный отказ от титула наследника престола в пользу своего брата Биляла.
Китай
«Нас, китайцев, слишком уж много», – привычно подумал Гуанг, когда ему сказали, что мест в отеле нет. Он давно уже привык к отказам.
Ему не повезло с самого рождения. В семье уже был ребенок, разумеется, сын. И второго никто не ждал, да и законом это было запрещено. Мать Гуанга замешкалась сделать аборт, все собирала деньги, да так и не собрала, поэтому ей пришлось уехать к родне, в глухую деревню. Там-то и родился Гуанг Чао. Там же его и забыли на долгие годы. Неизвестно чьим сыном, просто потому, что далеко не каждый житель этих мест умел считать и писать.
С раннего детства Гуанг привык обходиться малым, особенно это касалось еды. Горстка риса – больше ему за день редко перепадало. Болезненная худоба осталась у Гуанга на всю жизнь, даже тогда, когда он выбился из нищеты и стал преуспевающим бизнесменом.
– А что вы хотели? – усмехался он, в ответ на вопрос, как ему это удалось. – В тот день, когда я родился, на бирже случился грандиозный обвал. Думаю, это знак.
Это Гуанг узнал потом, когда жадно стал интересоваться не только экономикой, но и историей. Знания давались ему удивительно легко. Его имя вообще означало: самый легкий, или Гуанг.
Да, его рождение было ознаменовано биржевой паникой, которую на финансовом рынке смело можно было приравнять к концу света. Что-то невообразимое творилось с акциями ведущих компаний, брокеры просто хватались за голову. Цифры скакали, будто в лихорадке, причем, никто не мог объяснить причину. В один момент все вдруг решали: покупаю! А еще через минуту: нет, продаю! Никто не в силах был справиться со своими эмоциями. Логика в действиях людей полностью отсутствовала, а мониторы взбесились, путая цифры, будто биржу атаковал невиданный доселе вирус.
На следующий день все успокоилось. А в убогой колыбели, где до него вынянчили не один десяток таких же полунищих оборванцев, запищал и завозился мальчик Гуанг. Гуанг Чао.
В Шанхай он добирался с месяц. Денег не было, приходилось добывать их, чем только придется, даже воровством. Но Гуанг ничем не гнушался, у него вообще не было никаких принципов и, похоже, никаких чувств. Их все буквально вытравила из души и сердца жуткая нищета, в которой он вырос. Доброта, сострадание, любовь к ближнему своему? Это вы о чем? Где они, эти ближние? И почему норовят отобрать даже ту жалкую горстку риса, которая причитается Гуангу Чао, а не дать ему еще две? Что ж, китайцев на земле слишком уж много. И огромная их часть, в том числе и Гуанг, прозябает в беспросветной нищете. Эта нищета закалила его характер, сделала злым и цепким, а порою даже жестоким. В бизнесе нет места слабым, тем более, в такой стране, как перенаселенный Китай.
«Нас, китайцев, слишком уж много», – подумал Гуанг, когда узнал, что его родину смыло с лица земли чудовищное наводнение. Вместе со всеми домами и их жителями. Какие-то двести тысяч. Кто будет плакать по этим почти безграмотным, полунищим оборванцам? Какая от них
