непокояИли супердело
алчного разбоя.
Деньги, деньги, деньги —
властный жезл на блюде.
Мы пока не звери,
но уже не люди.
Женщина – мечта
Любимой женщине, далекой, недоступной,
Портрет которой я храню в своих мечтах,
Я посвящаю большинство своих поступков
И растворяюсь в ее призрачных годах.
Я к ней иду непроторенною дорогой,
Спешу поведать свои лучшие стихи
Той, что доселе остается недотрогой.
Мне муки творчества приятны и горьки.
Она манит меня лукавою улыбкой,
И я бросаюсь в омут чувственных утех.
И мне не кажется таинственным и зыбким
Любовных радостей застенчивый успех.
Тоска
Как хочется к груди прильнуть,
испить твоей любви.
Тебе на верность присягнуть,
и нежность уловить.
Но угасающий закат
глядит в мое окно.
Он, словно старый панибрат,
с разлукой заодно.
И мне не вырваться из пут
нахлынувшей тоски.
Она впилась, как злобный спрут,
и муки не легки.
Она грызет мое нутро
кричащей прозой чувств.
И строго требует оброк,
а я опять молчу.
Хвори
Какой злодей придумал хвори,
А к ним страдание и горе.
Не может добрый человек
Прийти с болезнью в этот свет.
Не может гордая натура
глотать без устали микстуру
И слушать вечный приговор —
У вас понос или запор.
Грядет обширная ангина,
А, может, корь и скарлатина.
А вы готовьтесь в лазарет,
на секс и водочку запрет.
И так по чьей-то злобной воле
летают вирусы и хвори.
Надрывно кашляет земля,
А с нею кашляю и я.
На погосте
У обочины погоста
холмик выцветшей земли
Словно старая короста,
что забыли исцелить.
От протоптанной тропинки
не осталось и следа.
Только кашки, да травинки,
да отсутствие стыда.
Замурованная память
прорастает васильком.
Что же стало люди с нами,
почему все кувырком?
Почему ветра забвенья
иссушили божий дар,
А источник отреченья
превратил огонь в пожар?
И кружит над той коростой
черный ворон забытья.
И лежат великороссы
под покровом ковыля.
Я завидую белой завистью…
Я завидую белой завистью
кораблям, бороздящим небо.
Я бы бросил без всякой жалости
парниковых объятий недра.
Я б взлетел над полями вешними,
пролетел над любимым краем,
Стал бы
