дедушка Тергувье. Бубен в его руках делает полукруг и затихает. – Из Москвы? Слыхал, Москва – большой стойбище. Люди много, как комары в тундре, так, да? – Довольный шуткой, дедушка Тергувье вытирает рукавом кухлянки глаза. Бубен опять начинает плясать над костром, и хриплый стариковский голос тянет: «Одо-одо-до-до-ой!..»
– О чем поешь, дед?
– Так пою, ничего не пою. Пою: тундру вижу, олени вижу. Желтый тундра, потом белый тундра. Синий река, потом белый река. Белый собак бежит, черный ночь – собака бежит. Буду ехать, олений язык буду есть, чай пить буду, спать буду. Одо-одо-до-ой!..
Мы с «оленьим доктором» Валентином едем по тундре, и сзади слышится эта песня, простая, как крики птиц. Под копытами у лошади то вода хлюпает, то мох с хрустом приминается под копытом. На всем скаку упади с лошади – не ушибешься на этой перине, расшитой черным бисером шикши и синими бусами голубицы. Синяя гора справа. Уже два раза лошади пили из встречных каменистых речек, а гора все справа, все виден на верхушке камень, на медведя похожий.
– Сколько до нее? Километров десять?
– Тридцать, а то и больше.
Валентин Лазебный.
Воздух синий. Не холодно и не жарко. Усатые кочки в воде. Олений череп и белый узорный рог. Восемь живых оленей глядят в болотное зеркало и видят там восемь таких же рогатых и бородатых.
Тишина в тундре. Сушатся на синем небе белые длинные облака-полотенца. Просвистели кулики-ягодники, пошевелили легкую вату травы-пушицы, и опять тихо. Желтая тундра. Сколько оттенков теплого цвета! Лимонный ивняк бьет по бокам лошади. Красноватыми жилками светятся ковры березок и голубицы. Ржавая гущина болотных зарослей. Темно-малиновые листья ползучих рябин. В тундре осень я бы называл летом. Комаров нет. Спать можно прямо под звездами. Бегут из-под ног земляные зверьки – евражки. Опять белые оленьи кости, березки, которые можно, как траву, рукой сорвать.
Можно встретить медведя на этой безлюдной земле. Можно увидеть десять медведей сразу – пасутся, как лошади. Не очень опасный зверь в этих местах, но лучше обойти стороной. Можно увидеть в тундре белого волка, лисицу красную, как огонь, черных ворон, росомаху, белых лебедей на озерах, гусей, уток.
– Человека в тундре встретишь нечасто. В прошлом году двести километров прошли – и ни следа. Встретил нечаянно радиста-геолога. Обнялись. Мне уходить, а он за рукав: «Подожди, неделю сижу без людей…»
Опять речка, камни гремят под копытами, вода ледяная и тоже гремит, когда льется с ладоней обратно в реку. Рыбы-гольцы мечутся на каменном мелководье. Кургузые каменушки полетели, цепляясь брюхом за воду. На пути – юкольник, попросту легкий сарай на сваях-жердях. Запасливый коряк приготовил на зиму рыбы. Вот тут, видно, он ее потрошил – на ветках осталась сушиться икра, кушанье не шибко почтенное в этих местах. Главное – рыба. Распластованные лососи лето и осень сушатся на жердях. Это и есть юкола – хлеб тундры…
– Амто!
