партийной прессе стало часто употребляться слово «головановщина»: «Нужно открыть окна и двери Большого театра, иначе мы задохнемся в атмосфере головановщины. Театр должен стать нашим, рабочим, не на словах, а на деле. Без нашего контроля над производством не бывать театру советским. Нас упрекают в том, что мы ведем кампанию против одного лица. Но мы знаем, что, если нужно что-нибудь уничтожить, следует бить по самому чувствительному месту. Руби голову, и только тогда отвратительное явление будет сметено с лица земли. Вождем, идейным руководителем интриганства, подхалимства является одно лицо – Голованов», – писала «Комсомольская правда» в июне 1928 года.
В чем же состояло преступление Голованова? Оказывается, он, консерватор и поклонник классики, протаскивал «в советский театр старые, буржуазные нравы и методы работы», не хотел ставить так называемую новую советскую классику. В итоге в 1928 году дирижера выгнали из Большого театра. Дирижер Кирилл Кондрашин отмечал, что Голованова выгнали за антисемитизм и религиозность.
Затем, в 1936 году, его вернули в театр. Потом опять попросили на выход. Третье пришествие состоялось в том самом 1948 году, когда вышло знаменитое постановление о борьбе с формализмом в музыке. И было это назначение в духе времени и очень символичным. За пять лет художественного руководства театром он в качестве дирижера будто по сталинскому заказу поставил такие оперы, как «Борис Годунов», «Садко», «Хованщина». Николай Голованов ненадолго пережил Сталина (он скончался через полгода после вождя, в августе 1953 года).
Свой последний юбилей – 70-летие – Сталин также отметил в Большом театре, что говорит о многом. Тогда он занял место на сцене, в президиуме, рядом с прибывшим в Москву Мао Цзэдуном. Состоялся торжественный концерт с участием лучших артистов, в том числе и Большого театра.
Дмитрий Шепилов, бывший министр иностранных дел, был в тот день в театре: «21 декабря 1949 года. В утренних газетах опубликовано большое письмо Сталину от ЦК партии и Совета Министров. Указом Верховного Совета Сталин награждался Орденом Ленина. По части наград самому себе Сталин всегда был очень строг и сдержан…
Я все еще был безработным и жил в тревожном ожидании. Конечно, никто не подумал пригласить меня на юбилей. Без всякой надежды на успех я в канун высокоторжественного дня позвонил в секретариат Г. Маленкова и, к моему удивлению, получил билет на торжества.
Билет оказался хорошим, во второй ложе бельэтажа, почти у сцены. И вот я в Большом театре. На сцене, среди моря цветов и алых знамен, огромный портрет Сталина. В президиуме – члены Политбюро и лидеры многих компартий. Сталин – в мундире генералиссимуса. Рядом с ним Мао Цзэдун в темно-сером кителе гражданского покроя, таком же, какой обычно носил Сталин…
Когда отзвучали восторженные речи, президиум заседания и весь зал стоя долго рукоплещут Сталину. Все ожидали, что вот сейчас он взойдет на трибуну и произнесет свою, как всегда, ювелирно отделанную речь. Или скажет хотя
