певунье и запел.
Эгей!
На вороном жеребце
нежная дева Луна
в звездном высоком венце –
как мне желанна она!
Движенья ее легки,
окутан туманом стан,
очи ее глубоки,
благоуханны уста!
Покину старуху мать
вместе с постылой женой,
готов все, что есть, отдать
за осуохай с Луной!..
Паду перед нею ниц
в немом восхищенье я:
– О, не опускай ресниц,
о, не прогоняй меня!
– Эгей! – откликнулась раскрасневшаяся певунья, бросая на парня страстные взоры.
На золотистом коне
некто, высок и могуч,
причудился нынче мне,
как солнца слепящий луч!
Крепость мою побороть
вздумал, коварный, и вмиг
в печени нежную плоть
мукою сладкой проник!..
Стану когда-нибудь я
костью и телом стара,
будет гнездо бытия
ломким, как в стужу кора,
но не скажу и тогда,
гаснущим тлея углем,
что не была никогда
счастлива в сердце своем!
«Слушать забавно», – подумал Дьоллох и тотчас же отвлекся. Приметил невдалеке молодую, очень высокую женщину в белом платье… Нет, не женщину – девицу. Богатый серебряный венец и отсутствие на груди гривны говорили об ее затянувшемся девичестве. Дьоллох, даже если б приподнялся на цыпочки, вряд ли достал бы макушкой девушке до подбородка. Она о чем-то говорила со стоящим позади багалыком Хорсуном. Оборачивалась к нему всем телом легко и мягко, будто не на земле стояла, а кружилась в волнах реки.
Дьоллох исподтишка разглядывал рослую незнакомку. Глянцевитую кожу ее покрывал ровный загар, нос был чуть великоват и глаза под черными стрелами бровей столь же избыточны, цвета неба в зимнюю ночь. А губы пухлы и ярко-розовы, словно сбрызнуты брусничным соком. Крупные, под стать сложению, браслеты с вырезными узорами охватывали исполненные спокойной силы большие руки. Все это, собранное вместе, неожиданно являло собой красоту броскую и необычную. Казалось, вначале боги хотели поместить душу красавицы в мужчину, но в последний миг раздумали. Расщедрились и дали крепко скроенному телу больше влекущей женственности, чем нужно одной.
Багалык, по-видимому, собрался отойти. Она снова поворотилась, на этот раз резко. По гибкой спине тугой плетью стегнула взметнувшаяся коса. Хорсун помешкал и остался, хотя девушка ни слова не сказала.
«Долгунча, – мысленно произнес Дьоллох ее имя. – Долгунча – Волнующая. Внучка великого Ыллыра», – и облеклось имя смыслом, большим и красивым, как она сама.
Старейшина Силис упоминал о семи спутниках Долгунчи. Обежав взглядом ряды, Дьоллох высмотрел молодых мужчин в светлых кафтанах, ростом как на подбор. Правда, не выше своей предводительницы. Выше был только багалык.
Девушка громко рассмеялась и что-то сказала Хорсуну. Дьоллох не расслышал,
