на правой ноге, но боли не было. «Наверно, в лужу попал», – подумал он. Встал и пошел в землянку, сев у «буржуйки», снял сапог и увидел окровавленную портянку, а затем почувствовал сильную боль в ноге – пуля прошла по касательной и пробила только мышцы голени. Это было сотое задание, выполненное мной, и первое ранение на фронте», – завершил свой рассказ Петрович.
Мы, рожденные в пятидесятые годы, были очень близко от времени, о котором он рассказывал. Нам казалось, что это было вчера, а Петрович рассказывал так, будто он только, что пришел из боя и сел с нами покурить и отдохнуть. Замечу, все фронтовики тогда ходили в гимнастерках и носили на них боевые ордена, медали и колодочки о ранениях жёлтого и красного цвета. Красные, означают легкое ранение. Жёлтые – тяжёлое. У Петровича таких колодочек было три, две красных и одна жёлтая. Мы трогали медали и ордена, читали на них надписи. Это было прикосновение к той страшной трагедии, которая прогремела по нашей стране и Европе. Два ордена Красной звезды, Орден Славы третьей и второй степени, медали «За отвагу», за взятие Праги, Будапешта, Берлина – красноречиво показывали пройденный Петровичем путь от Сталинграда до Берлина. Мы гордились нашим Петровичем и всеми нашими ветеранами и ненавидели фашистов. Даже играя в «войну» трудно было найти желающего на роль немца. Немцами назначали тех, кто был новичком в нашей компании, или тех, кто провинился по какому-либо поводу. Да, мы играли в войну и повторяли подвиги Петровича и тысяч других ветеранов, о которых мы смотрели кино, читали книги и слышали из рассказов фронтовиков. Но рядом жили еще одни «фронтовички», которые, будучи в плену, становились полицаями у немцев. Отсидев присужденный им законом срок, узники возвратились домой. Мне казалось, что это не справедливо, почему полицаев не расстреляли, почему они живут среди нас и работают с нашими родителями? Это было непонятно для меня и других пацанов, чьи отцы и деды воевали с фашистами и погибали за Родину. Дети этих полицаев всегда были обделены нашим вниманием, никто с ними не дружил. Так, общались в школе, здоровались, но в игры свои не приглашали. А когда подходило празднование Дня Победы девятого мая. Ветераны, выпив лишку, всегда сгоняли свою злость на бывших полицаях. Бывало, что словесные оскорбления переходили и в рукоприкладство. Между прочим, милиция этому не препятствовала, уважая тот праведный гнев ветеранов, накопившийся за годы войны. Затем хмель проходил, все выпивали «мировую», и жизнь шла дальше. Потом мне мать рассказывала, что те полицаи, которые вернулись из тюрьмы, никого не убивали, а просто работали у немцев и пили самогон, даже иногда помогали людям избежать угона детей в Германию. Тех же, кто убивал местных жителей или наших бойцов, расстреляли на месте, по закону военного времени.
Вот пишу все это спустя пятьдесят с лишним лет, а будто бы вчера сидел на лавочке и, раскрыв рот, слушал рассказы
