что мы как раз на обед собрались, иначе валятся тебе там неизвестно сколько».
«Вы обедаете? – интересуюсь я тихим-тихим голоском, на какой хватило сил. – Извините, конечно, но по вам не скажешь, что Вы вообще хоть чем-то питаетесь».
Намекаю на, мягко говоря, хрупкое телосложение Онорина. Он сразу понимает, что к чему, и даже, кажется, немного обижается. Точно с закрытыми глазами определить сложно.
«Очень смешно», – произносит Онорин он не без сарказма.
«Было весьма опрометчиво подхватывать её. В противном случае обошлись бы без скабрезностей», – это уже адресовано не мне.
Любопытство берет верх и, несмотря на щемящую боль в висках, я открываю один глаз, чтобы посмотреть, где я оказалась и с кем разговаривает Онорин. Первое, что бросается в глаза – букет белых роз, преподнесенный Никитой. Я, кстати, так и не узнала, как ему удалось проникнуть в кабинет, да и вообще задумалась об этом только сейчас.
Открыв второй глаз, замечаю в кабинете Фарбера. Судя по тому, что сказал Онорин, именно начальник подхватил меня, когда я падала. Весьма благородно с его стороны.
«Извините, – обращаюсь я к Онорину, – я не так уж сильно хотела вас обидеть».
Наше общение всегда напоминает смузи из колкостей и взаимной приязни. Мы оба знаем, что, в случае чего, сможем друг на друга рассчитывать. И сейчас, глядя на лицо Онорина, улыбка на котором вызвана моими словами, начинаю чувствовать себя намного лучше. Пытаюсь даже подняться на ноги, но Витальич останавливает меня:
«Лежи! – приказывает он. – Роберт вызвал Людку из медпункта. Она должна скоро подойти. Посмотрит на тебя, давление померит. Может, укольчик сделает или направление в поликлинику даст».
Одной из главных и для кого-то, наверное, не слишком приятных особенностей общения Онорина с людьми является то, что он всех называет по имени и на «ты». В лаборатории у Никиты работает инженером женщина, которой скоро исполнится семьдесят, так вот Онорин и её называет Лизой. Став свидетельницей этого впервые, не поверила своим ушам. Но, я знаю, многим он нравится, несмотря ни на что, потому что он простой и человечный. Не исключено, что когда-нибудь эти качества сыграют против него.
Фарбер протягивает Онорину подушку, и тот подкладывает её мне под поясницу. Жаль, что у меня в кабинете нет дивана, как у Назарова. Только кресло, в которое меня как раз и положили. Оно очень удобное. На Фарбера я стараюсь не смотреть, потому что чувствую себя неловко: ему тоже пришлось отложить свой обед и возиться тут со мной.
Заходит медсестра Людмила из здравпункта – полноватая женщина с короткой стрижкой. Она смотрит на меня внимательно и спрашивает мягким голосом:
«Что тут у нас?»
Объясняю подробно, что случилось несколько минут назад, умолчав, разумеется, о ссоре с Владленом. Затем я говорю Онорину:
«Вы можете уже ехать. Спасибо!»
