самое себя – сильную, неотступную, достающую до печенок, самоуверенную, расчетливую и беспощадную, если задевались ее интересы. Наверное, звонили спонсоры – Зимин не раз видел такие преображения.
Жить, во избежание всяческих слухов, они принуждены были вместе. Им сняли что-то вроде отдельных апартаментов, куда входить и уходить можно было не через общий холл, а через отдельную черную дверь.
Как уж Ирина объясняла хозяевам выставки такую необходимость, Зимин не знал, но ей это сошло с рук.
– Это причуда, конечно, но вы же знаете, что такое натура русского художника?
– Да, да, они такие непредсказуемые. А разве он – русский?
– Конечно. По матери – стопроцентный.
– Надо же. А с выставкой все будет в порядке, Ирина?
– За двадцать лет я не сорвала ни одного контракта.
– Да, да, конечно, конечно.
– Он как ребенок бывает, но увидите – это будет большой успех. – Разговор в конторе мог быть таким или другим, но вряд ли более откровенным.
Главное – удалось не помешать работе и обойтись без шума.
Телевизионщики, наверстывая упущенное, не оставляли его в покое ни на минуту, но Зимин им не мешал, только иногда порыкивал на операторов, которые лезли своими камерами прямо в лицо. Пахали ребята, как арабы – без перекуров и капризов, – с утра, как только открывались ворота на служебном въезде, и до позднего вечера, когда охрана, устав от уговоров, просто выключала рубильник.
Ксения мотыльком порхала за своим журналистом, успевая и ему помочь с вопросами и планами сьемок, и Зимину улыбнуться, проходя мимо. Глазами они часто цеплялись друг за друга, так часто, что это напоминало пантомиму – только для двух посвященных. Кирилл c любопытством поглядывал на их перемигивания, а потом вдруг затеял разговор про увлечения и любови Зимина, расспрашивая подробно.
Зимин вдруг разозлился и начал отвечать почти откровенно.
Ксению их пикировка позабавила несказанно – она только и успевала прыскать в ладошку. А вот Ирина, которая не отходила с площадки ни на шаг, перепугалась необычайно.
С одной стороны, тому, что Зимин позволил появиться на свет из прошлого, пять копеек цены было бы в базарный день – у кого не было глупостей в молодости. Но Ирина ведь переводила его в другой ранг, в великие, в памятники, на бронзе которых не должно было быть никаких изломов и раковин.
Патина должна появиться, но в свое время.
А Зимин так легко разрушал ее работу.
Она нашла возможность прекратить его веселье. Заплакала. Такого не было никогда. И он замолчал, отцепил микрофон с рубашки и ушел в глубину белого города, не слушая уговоров Кирилла.
Так уж случилось, что слезы Ирины, прямо на следующее утро, наслали на город ужасную погоду.
Небо, словно мост на цепях, опустилось прямо на крыши домов, а солнце, видимо, отправилось в другую галактику.
