Зачем так много? Кому и что ты доказываешь?..
– Никому я ничего не доказываю, – разозлился Рузов. – Просто живу. Сама же сказала – такая половая конституция. Спасибо маме с папой! И тебе, кстати, Эльза, тоже спасибо. Не заявись ты к нам с Машкой в номер, и все бы сейчас было по-другому.
– Не думаю. Вместо меня заявилась бы другая. И потом, если ты помнишь, это ты меня нашел.
– А я и не отрицаю…Просто я человек, влюбленный в жизнь.
– И в себя, – точно подметила Эльза и отвернулась.
– Раньше ты так не говорила! – опешил Михаил.
– Старею… – усмехнулась Эльза и с нажимом произнесла: – За все в этой жизни приходится платить. Цена только разная. Знаешь, чего я больше всего боюсь?
– Неужели божьего суда? – ехидно скривился Рузов, взбудораженный странным поворотом в разговоре.
– Нет… Я боюсь сдохнуть в собственной кровати жарким летом и раздуться, как жаба на дороге. Я потому и собаку не решаюсь завести, чтоб не обглодала меня от голода, пока я, дохлая, валяться здесь буду…
– Сколько тебе лет?
– Много, Миша.
– Хватит врать! – У Рузова затряслись губы. – Ты старше меня от силы лет на десять, не больше.
– Ну и что? – удивилась Эльза и собралась еще что-то сказать, Миша это видел, но так и не решилась.
– Договаривай, – потребовал Рузов и в ожидании замер.
– Все чего-то боятся: болезней, старости, одиночества. А ты? Ты боишься?
– Боюсь, – выдавил из себя Михаил.
– Все мужчины боятся смерти, – подсказала ему Эльза, ей показалось, что она знает ответ.
– Ошибаешься. – Голос Рузова стал глухим. – Больше всего на свете я боюсь того, что моя Машка вот так же, как я, по чужим койкам шарится.
– Кто? Машка?! – расхохоталась Эльза и уставилась на Михаила, как на умалишенного: – Ты и правда больной.
– Я нормальный, – оборвал ее Рузов и ушел, отчаянно ругая себя за откровенность: признаться в том, что ты, многократно неверный, ревнуешь собственную жену, было непросто.
«Главное, чтобы ни в кого не влюбилась», – попросил поблажки у судьбы Миша, после разговора с Эльзой все чаще и чаще задумывавшийся о неотвратимости расплаты за неправедный образ жизни. Эта же мысль омрачала и Машенькино существование, отчего та взывала к небесам с аналогичной просьбой: «Никакой любви мне не надо!» Одним словом, то ли не по адресу обращались, то ли преумноженный страх обоих сработал, как магнит, но случилось то, что случилось. В Машенькиной жизни появился Он, высокий иногородний брюнет, с тремя детьми и женой с модельной внешностью. Звали брюнета Феликс.
– Какое красивое имя! – млела в его объятиях Маша и обещала хранить верность. Муж при этом в расчет не брался, потому что муж – это нечто вроде хронического насморка – ничем не выведешь. Да и не надо, потому что его Машенька тоже любит и жалеет. Оказывается, можно любить обоих, а она,
