животными. Возможно, что разброс связан с намеренным дистанцированием от других, но, скорее всего, ответ заключается в случае, а также в доступных средствах подобного подражания, которые, в свою очередь, тоже вряд ли нарочны.
Вообще же говорить о бессознательных трансформациях языка проблематично. Как я уже указал, сложно разделить намеренные и случайные поступки, которые могут быть кем-то задуманы без оповещения стороны, подвергающейся воздействию. Как бы то ни было, но строить теории заговора, пусть даже и без злого умысла – задача тягостная и бесперспективная, поэтому я и говорю о случае.
В генеральный план построения всякого языка с неизбежностью вклинивается также и то, что никак не было предусмотрено изначально. Кроме того, трудно поверить в то, что коммуникационная система создаётся нарочно, именно по заданной инструкции. Язык приспосабливается к внешним и внутренним переменам, так что сегодня вряд ли возможно проследить и в точности описать их характер, хотя подчеркну, что тут я не специалист. И, тем не менее, случайные флуктуации нередко становятся и становились движущей силой трансформаций.
Второй фактор внутреннего беспорядка в языке – это его внутренняя логика. Она хуже всего поддаётся внятному истолкованию, но я всё же постараюсь. Возьмём для удобства пример с завязыванием шнурков. Большинство взрослых людей, довольно часто сталкивающихся с подобной задачей, успешно решают её, как правило, не задумываясь над тем, как, собственно, они это делают. Тем не менее, сами процедуры, а также их последовательности могут варьироваться в некотором диапазоне. Когда-то давно, в детстве эти индивиды обучились данной, на самом деле не такой и простой, структуре действий, но что произошло потом? Затем их манипуляции со шнурками оттачивались и, наконец, приобрели характер бессознательных движений.
Но значит ли всё это, что их мастерство совершенно? Ничуть. Во-первых, каким бы обширным ни был наш опыт, он всё-таки имеет свои границы. Шнурки могли быть гладкими и шершавыми, короткими и длинными, жёсткими и мягкими и т.д. Поэтому одни из них более эффективно завязывались одним способом, а другие – соответственно, иным. Вследствие этого каждый из тех, кто вообще умеет с ними обращаться, обладает своим уникальным способом, который не сводится ко всем прочим возможным вариантам.
Именно здесь в дело и вклинивается внутренняя логика. Действия, доведённые до автоматизма под грузом обстоятельств, теперь работают в другой среде, и не обязательно столь эффективны, насколько должны быть. Можно задаться вопросом о том, почему в языках присутствуют не все доступные человеку звуки и прочие единицы, а лишь некоторые из них. Вполне вероятно, что отбраковка осуществлялась в силу специфических причин, что и породило ограниченный диапазон, и сегодня мы все сталкиваемся с тем, что выражаемся так, как принято, но не так, как было бы более адекватно и оптимально в смысле максимизации пользы.
Во-вторых, нарочитое внимание
