Я не уверена, что хочу знать о Клод, королеве Франции, потому что история о королеве-горбунье как-то нарушает мое равновесие в изуродованном теле.
– Что с ней случилось? – спросила я.
– Не знаю, – ответила Кэтрин. – Но она стала матерью следующего короля Франции, и в честь нее назвали сорт сливы – ренклод.
– Сливы-венгерки, – повторяю я, думая о том, насколько слива простой плод. – Интересно, что можно назвать в мою честь? Может быть, крыжовник? Я ведь такая же кислая и колючая.
– Мышка! Ты не такая!
Но мне кажется, что я именно такая.
– У тебя красивые глаза. Так что ничего еще не потеряно. Кроме того, в тебе течет королевская кровь, как в королеве Клод, поэтому… – Кэтрин умолкла и раскинула руки в стороны, словно желая показать, что весь мир принадлежит мне.
– Да, Китти, – сказала я, только чтобы угодить ей. Мне снова пришлось проглотить обиду. – В нас обеих течет королевская кровь. – Мои слова вызвали у нее улыбку, а когда она улыбается, мне кажется, что выходит солнце. Мы услышали шаги – люди возвращались с арены для турниров. – Слышишь, все идут на ужин. Нам лучше тоже пойти, пока нас не хватились.
Мы пошли, держась мизинцами, в большой зал, где были накрыты столы. Люди прибывали. Кэтрин вертела головой, ища взглядом Гарри Герберта. Его отец здесь, а его самого нет; я почувствовала, как Кэтрин сжимается. Она расстроена. Marxian стоит у возвышения; она поманила нас к себе. На возвышении сидят король и королева. Я вздохнула, и Кэтрин помогла мне подняться, потому что ступеньки слишком высоки для меня. Мы присели перед их величествами; все заметили, что мы переоделись, тогда как остальные пришли в том, в чем были на поединке. Фелипе отошел туда, где собрались его соотечественники, и королева хлопнула себя по коленям, веля мне сесть на них. Мне снова пришлось изображать ее ручную обезьянку.
Смитфилд/Уайтхолл, февраль 1555 г.
Лошадь Левины пробиралась в толпе. Женщина радовалась, что ее сопровождает грум, потому что в воздухе пахло насилием. Они ехали как бы против течения, потому что толпа двигалась к Смитфилду, где только что Левина получила новые краски у своего поставщика. Его лавка была втиснута за церковью Святого Варфоломея. Левина спешила в Уайтхолл; ей будет позировать сам кардинал. Она боялась опоздать и опозориться, но толпа делалась все плотнее, а люди беспокойнее. Чуть раньше, проезжая через рыночную площадь, Левина видела посередине столб. Скоро еще одного несчастного привяжут к столбу и сожгут на костре. Такая судьба уготована пребендарию собора Святого Павла – он не захотел отречься от своих убеждений. Левина несколько раз видела его в городе, и он всегда казался ей человеком благоразумным; кроме того, его отличала мягкость в обращении. Она старалась гнать от себя мысль о том, что сожжения начались так скоро после возвращения кардинала из долгой римской ссылки и восстановления старых законов о еретиках.
Поднялся шум, и ее конь испугался, встал на дыбы;
