бы и сам не отказался от дозы, но по некоторым причинам – не мог. Уже хотя бы потому, что Служба не одобряет. Запретить употребление пситропов вовсе – значит, остаться без сотрудников (не знаю, правда, сохранилось ли в черепных коробках боелюдей хоть по три нейрона, чтобы препарат подействовал), но накачиваться наркотиками в рабочее время – верный способ получить черную метку в файл досье. Называется «потеря самоконтроля».
До пристани я добирался пешком, мимо однообразных фабричных и складских корпусов, снежно белеющих матовыми боками под ослепительным солнцем – всего-то оказалось четыре или пять кварталов. Планетография сыграла с Бэйтауном дурную шутку: город размазало по узкой полоске берега. На какой-нибудь другой планете дома теснились бы к воде, становились на цыпочки-сваи, вылезали длинными пирсами и купались в волнах… но мне, выходя к причалу, пришлось миновать ворота в бетонной стене, увенчанной пленчатыми экранами, и только институтский допуск заставил источенные солью створки отвориться.
Между стеной и кромкой воды громоздились соляные торосы. Я поймал себя на том, что ежусь, будто от холода, хотя Адонай – нет, все же солнце – светил ярко, термоядерным маяком нависая над кромкой обрыва. Тень скал еще не накрыла город, долгий габриэльский день едва клонился к закату, но, хотя камни пропитались теплом, вид нетающих льдистых глыб действовал на подсознание. Самые старые наросты желтели йодом, и пахло здесь, совсем как на любом земном берегу – гниющими водорослями. Кое-где среди соляной крошки, под кристаллическим настом, там, куда дотягивались струйки маслянистой воды, пестрели комья бактериальных колоний всех оттенков синего и лилового: от блеклой небесной голубизны до колера черных тюльпанов.
Мимо прокатил грузовик: местной сборки, судя по виду. Кроме того, на бортах не было рекламы. Я благоразумно отступил на обочину, и соль захрустела под ногами.
Следующая машина рядом со мной притормозила.
– Эй, новик, тя подбросить?
Водитель говорил по-английски с сильным акцентом.
– Спасибо, – отозвался я, забираясь в кабину, и добавил, мысленно прикинув, – пане.
Колонист просиял.
– Э, да мы никак земляки? – Он нажал на газ, и машина двинулась снова.
– Не совсем, – уклончиво ответил я тоже по-польски. Не доверяя памяти, я запустил секретаря на проверку: акцент убрать не выйдет, но, возможно, удастся скрыть от парня мое происхождение. – Я из-под Вильна.
– Ну, тож ничего. – Водитель заткнул обратно под шапочку выбившуюся русую прядь. – Я, вон, из Плоцка, так на меня тесть до сих пор сверху вниз поглядывает – что с этих мазовецких взять… А куда собрался-то, земляк?
– На тот берег, – объяснил я вполне охотно. Дорога тянулась вдоль берега, но впереди уже виднелся пирс, необыкновенно далеко уходящий в море. Похоже было, что я свалял большого дурака,
