и неправильных. Есть плохо и хорошо описанные.
Я никогда специально не продумываю «тему» и обстановку, не стремлюсь к тому, чтобы какие-то идеи в стихотворении соотносились с другими отвлеченными идеями или с моими предыдущими работами. Да, вероятно, есть какие-то общие темы. Но только не просите меня их называть. Когда я сажусь писать, то не задаюсь какими-то конкретными вопросами и не углубляюсь намеренно в какие-то конкретные темы. Я просто описываю то, что вижу.
Кто-то сочтет мои образы «трагическими и пугающими». Для других – это стихи «очень благополучного человека». Это мир соборов и шпилей, которые «некоторые люди найдут слишком высокими», цирковых арен, торговых площадей и оперных театров. Здесь правят бал декорации массивные, величественные, и в то же время совершенно реальные.
В какие годы живут мои персонажи? Belle Epoque? 25 августа 1572 года (утро после Варфоломеевской ночи)? Или в наши дни? Все едино. Время действия – вне времени. Время – вообще категория чисто человеческая и не существует как объективная реальность.
Не больше значения я придаю и месту действия. Центральный неф готического собора, внутреннее пространство человеческого тела, таверна в Лейпциге, испанский бульвар Рамбла – место действия – Алеф. Точка, в которой, «не смешиваясь, находятся все места земного шара, и видишь их там со всех сторон». Заложив подобную систему координат, практически невозможно пересказать содержание картины.
В стихотворении «Галатея» конструкция собора и архитектура человеческого тела почти неразделимы. Античная легенда о Пигмалионе разыгрывается в интерьерах «пламенеющей готики». Скульптор оживляет статую силой своей любви, облеченной в слово. Но на этот раз вместо ответного чувства «Галатея» охвачена жаждой мести.
«Отрадно спать – отрадней камнем быть. О, в этот век-преступный и постыдный – не жить, не чувствовать – удел завидный… Прошу: молчи – не смей меня будить», – она не желает пробуждаться, подобно Ночи из стихотворения Микеланджело Буонаротти. «Только сумасшедший пробудит статую внезапно от векового сна». Узнав о своей конечности, произведение искусства может возненавидеть своего создателя. Не тоже ли можно сказать о человеке?
ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ
Конечно, мой сборник построен как намеренное противостояние модным веяниям, попытка грести «против течения», идти «не в ногу». Он задуман как некий вызов царствующему сейчас антиэстетизму. Присутствие в произведениях устаревших слов и классической формы – намеренный уход «вправо», давно вышедший из моды.
Классическую форму упрекают в том, что она «связывает стих». Рифма ограничивает лексику, поскольку запас рифмующих слов не так велик. А стихотворный размер воздействует на интонацию, делая ее однообразной и разбивает стих на замкнутые строфические единицы.
Меня, напротив, классическая форма не ограничивает. Она скорее выполняет роль своеобразного корсета, который удерживает позвоночник и грудную клетку
