опричь ветоши ничем не торгуют. Ничего и мы не купили. Народу в столице после глада прошлогоднего мало осталось – многи домы вовсе стоят заколочены, травой зарастают. И жители обедняли супротив прежнего: кони у бояр токмо обретаются, у прочих же ничего нет. Холопей барских, почитай, половина сбежала, либо сами господа ихние прогнали со двора – с кормов долой. Сие лето урожай был хоть и невелик, но боле не мрут с голоду, одначе от тех лет воспрянуть не могут и поныне плачут от разоренья. Угрюмы люди стали, озлобленны да и боязливы.
– Чего ж они боятся? Глад-то прошёл ведь!
– Бояться, браток, там есть чего: сыщики так и рыщут, да и своих доводчиков у каждого довольно – за всяко слово лишнее тянут в пытошну башню. Бают, при царе Иване того не бывало. Ищут во вся дни хлопца некоего, что царевичем Дмитреем будто бы прозывается.
– Дмитреем? Мы тож слыхали! Бают, он жив где-то! Сказывай!
Кружало насторожилось, к рассказчику потянулись отовсюду, шум стал стихать.
– Так вот, там слух такой в народе ходит, что царевич Дмитрей жив и будто бы скоро на Москву пожалует, земли боярские народу выдаст, кабалы простит, беглых наградит. Мало ли что народ спьяна лопочет, но велено за те речи хватать и в застенок отдавать. И видели мы, как…
– Стой, лиходей! Стой, ворюга! – кричал, пробираясь сквозь толпу, давешний стрелец, но уже не один, а с несколькими вооружёнными товарищами. – Берите его! Имайте! Ныне весь кабак, все люди слухали, как он царевича поминал вживе, супротив указу государеву! Вяжите его! Не мешкайте! Награду за него возьмём с воеводы нашего. Скорее! Пока сотский не пришёл – а уж сказано ему!
Стрельцы нерешительно подходили к рассказчику, изменившемуся в лице, но не отступившему.
– Православные! – обратился он громко к своим слушателям. – Неужели дадите на терзание кровь неповинную?! Стрелец сей по злобе, по ссоре со мной за бабу ту, идет на меня. Ни в чём не виновен еемь аз! А про царевича не один раз там слышал и здесь баял, что знаю, без утайки. Заступитесь, братцы, не дайте в обиду!
– Не тронь его! – раздалось от задней стены.
– Не смей имать!
– Стрельцы! Не трогай! Уходите! Не дадим хлопца!
– Мы тож про царевича слыхали!
– Жаль, что не видели!
– Говорят, он жив!
– Бей стрельцов!
Стрельцы остановились, некоторые уже повернули к выходу и, вероятно, ушли бы все, да тут вошёл в кабак их сотник вместе с воеводиным дьяком.
Они, грубо расталкивая народ, не снимая дорогих шапок, проходили вперед.
Люди расступались перед ними, но никто не бежал на улицу, как это было бы в таком случае в Москве.
Начальник, толкнув двух стрельцов, зарычал:
– Ну, что же стали, сукины дети, як столбы? Плетей захотели? Вечор своё получите! Имайте изменника и вора! Вяжите его! Аль забыли наказ воеводин! Живо!
– Стой! Стой! – закричали сзади.
– Кто орёт «стой»? Кто? Я тебе покажу «стой»! – повернулся
