й издательской системе Ridero
Акростих
Грусть
уйдет.
Лишь лепет – тихо-тихо.
Ярлыки сдираются до старости.
Грусть
убила
землю,
ели,
липы.
«Мягкий знак» – отнюдь не признак слабости.
Разбегись
и
шаром
ароматным
торопись
орбитою
высокой
навсегда уйти от одиночества.
Арфы вслед всё перебором – славно!
Самый первый —
альфа и омега.
Йод не вылечит – а жаль! – сердечной раны.
Горизонты разбегаются кругами:
ипподром, лишь место состязаний.
Ностальгия – это по отечеству,
а по юности – обычная тоска.
Вдохновение
Еще не зажигались фонари.
В сгущающихся сумерках, без меры,
слетаются к кому-то комары —
вокруг меня роятся рифмы и размеры.
Ломаю ветви неотложных дел,
отмахиваюсь ими как попало,
но вдруг прорвутся с рифмою размер —
бросаю все и в ночь сажусь устало.
Витает в кухне сигаретный дым.
Гул холодильника и крепкий запах чая.
Истерзанный сидением ночным,
косыми строчками я белый лист мараю.
Ах, мнятся лавры! И покоя нет:
не написал ни одного сонета,
а без сонетов – вовсе не поэт —
безвестность зарифмованных приветов.
Сырой туман разгонит вредный рой,
и утро проберется сквозь одежды,
и, утомленный, я вернусь домой,
вогнав в бумагу все свои надежды.
Элегическое
Вдруг проклюнется солнце, серость камня зазолотит —
улыбнемся его виноватой прощальной улыбке.
Об объятиях снежных листва под ногами грустит.
В ожидании мир затаился, неверный и зыбкий.
По приметам – быть снегу. Он ляжет неделю спустя,
отразится в умытых дождями осенними стёклах.
Пешеходы с утра по морозцу снежком захрустят,
отвернувшись надолго от неба, по-зимнему блеклого.
Да развалится в улицах телом тяжелым зима,
да закружит метель этот город питомцев Растрелли!
Небо скроется. В стадо собьются в испуге дома,
ослеплённые снегом, как жертва – повязкой расстрельной.
Не согласным со смертью лишь осень свою пережить,
чтобы с солнцем весной возродиться для нового лета.
А пока до весны будем стынущий мир сторожить,
ожидая тепла ежедневно с холодным рассветом.
Весна. Бессонница
Бессонница. Я гляну за окно:
ни фонаря, и не видать ни зги.
Напротив в доме спят, и в нем темно:
от ежедневной бытовой лузги
пока свободен. Ветер во дворе
шумнёт и снова спрячется в кусты.
А моему окну во тьме гореть,
и лампе до рассвета не остыть.
Пришёл апрель. Опять кругом вода:
с крыш капает, по улицам журчит.
Под солнцем снега грязная руда
перетопилась в чистые ручьи.
Ещё неделя – вскроется река,
и с треском льда исчезнет власть зимы,
и ветром тёплым майская рука
дотянется до нашей кутерьмы,
потреплет по седеющим вихрам,
потянет за собою в летний зной,
чтоб городской извечный «тарарам»
заглох, оставшись где-то за спиной.
И чувства, что пока ещё немы,
проснутся, как весенние ручьи:
ведь женщины, очнувшись от зимы,
уже – весенние, ещё – ничьи.
Власть прошлого
Оглянись, не поверишь: столько вёсен и зим,
лет и осеней нами бездумно изношено.
Где ты, дверь отпирающий древний сим-сим?
Все пороги быльём запорошены.
Было ль?
