успокаивает. Хочется пить. Открываю крышку над выходом, часовой равнодушно смотрит на меня. Прошу воды. Рядом – кухня. Повар, оглянувшись по сторонам, прячет буханку хлеба под фартук, подходит и бросает мне. Кричит по-русски: «Спать, спать!» – закрывает отверстие и наваливает на доски камень. Мне хочется пить, а дают хлеб. Правда, через некоторое время я почувствовал и голод. Буханка исчезла в мгновение ока. Часа через три отваливается камень и над выходом появляется офицер, но не тот, который допрашивал. Улыбаясь, он предлагает мне выйти из моего заточения. Вылезаю. Неподалеку от моей ямы – небольшая поляна с тремя еще свежими пеньками. На двух расположились два офицера, на третий предлагают сесть мне. Протягивают чашку кофе. Я быстро и с удовольствием пью. Наливают ещё. Молча разглядывают меня. Я пью ещё и ещё. Спрашивают: напился? Отвечаю – да. Просят удалиться в землянку.
Вечером меня не повесили, подумал я, значит, повесят утром. Начался дождь, да ещё какой: как из ведра. Землянку затопило. Я сидел на ступеньках в воде. Шанса бежать не было никакого. Выход плотно завален камнями. Наконец настало утро, и меня вывели из моего заточения. Ефрейтор и солдат получили от офицера пакет и повели меня из деревни. Дорога шла через лес, может даже через тот самый Теплинский. Иду и думаю: если решат расстрелять, побегу. А что: силы есть, бегаю хорошо, в лесу попасть в убегающего не так просто. Надо рискнуть.
Припекало солнце. Дело солдатское – никуда не торопись и всюду будешь вовремя. Километрах в двух от леса ефрейтор предложил перекурить. Дали сигарету и мне, смеются, хлопают по плечу, призывают не бояться. Я спросил: расстреляют ли меня? А они, смеясь, отвечают – нет. Часа через полтора мы подошли к лесистой балке, заполненной немцами. В лесу стоял шикарный автобус. Как выяснилось, это был штаб. Ефрейтор вошел в автобус и кому-то отрапортовал о своём прибытии, затем вернулся, кивнул мне и с солдатами пошёл обратно.
Я стою у автобуса, грязный, усталый, одетый в нищенское тряпье, настроение ужасное. И вдруг слышу: «Гражданин Фёдоров, войдите!»
Захожу в автобус.
– Садитесь, – говорит по-русски офицер в чине капитана. – Будем знакомы. Я тоже русский, моя фамилия Зюзин, работаю при штабе полевой жандармерии переводчиком. Вот этот, – он указал на сидевшего в кресле офицера, – шеф полевой жандармерии. Я прочитал протокол вашего допроса. Считаю, что вы поступили неосторожно, не отвечая на некоторые вопросы. Ведь «передовики» – они звери. Могли вас расстрелять или повесить. И потом, к чему этот риск – переходить линию фронта? Надо беречь свою жизнь. Война скоро кончится. Я тоже очень сожалею о поражении Родины, но считаю, что такая операция необходима для очищения страны от заразы большевизма. Скоро отдохнем. А сейчас идите к ручью, умойтесь, и вас отведут в палатку.
Солдат отвёл меня к ручью. Я старательно вымылся. Мне дали кофе с хлебом и отвели в палатку.
В одном её углу лежал истощённый человек, тоже военнопленный, капитан. В другом было несколько буханок белого хлеба. Из разговора выяснилось, что он
