только пикни. И все. Считай, пуля уже сидит в твоем гнилом брюхе». Но «ломануться», рвануть, куда глаза глядят, перепрыгнуть неприступный забор, Архипов не мог. После вчерашнего вечера он плохо ориентировался в пространстве, едва перебирал ватными ногами, то и дело хватаясь за стену дома, чтобы не упасть. В голове шумело, будто там бушевал семибальный шторм, шею невозможно было повернуть, а затылок раскалывался от боли.
Архипов, закрывшись в будке сортира, спустил брюки, снял пиджак, уселся на сколоченный из неструганных досок стульчак. Пользуясь тем, что за ним никто не наблюдает, облазил карманы одежды, прощупал каждую складку. Он надорвал шелковую подкладку пиджака. За нее завалились сломанное золотое перо от ручки, пара пластмассовых зубочисток с обгрызенными кончиками, пуговица от брюк, свернутая трубочкой купюра в пятьдесят баксов. Купюра фальшивая, один из образцов, которые Архипов всегда держал при себе, чтобы при случае показать будущим покупателем. Сейчас уже не вспомнить, как и когда эта бумажка, провалившись через дырку во внутреннем кармане, упала за подкладку пиджака. Архипов тупо разглядывал свои находки, соображая, какую пользу человек в его положении может извлечь из никчемной бумажки и мелкого мусора. Как ни крути, получалось, что пользы никакой. Впрочем...
«Ты, дундук недоделанный, мать твою, – Панов так двинул ногой в дверь сортира с такой силой, что едва не сломал железный крючок. – Ты там в очко загремел или удавился?» «Рад бы удавиться. Но не на чем. Мой ремень выдернули», – Архипов поднялся, надел пиджак. Стал поспешно запихивать находки в потайной кармашек брюк, вшитый за поясом.
Мельком, когда проходили сени, он, увидел свое отражение в зеркале над рукомойником и испугался. Продолговатый синяк на шее, губы распухли и посинели, лицо красное, одутловатое, будто он битый час висел головой вниз.
Вернувшись обратно в комнату, он упал на вонючий матрас в каких-то сомнительных пятинах, отвернулся к стене и забылся в дремоте. Его растолкали около полудня, усадили на табурет. Ашот Карапетян, умытый, с прилизанной шевелюрой, устроился на стуле у окна, закинув ногу на ногу, лениво выцеживал из себя вопросы. «Ну, зачем ты пришел в квартиру нашей соседки? – Ашот ковырял в зубах спичкой и сплевывал на пол. – Что ты хотел услышать?» Архипов медлил с ответом, потому что в голове продолжали шуметь морские волны, а смысл вопросов доходил туго. «Ну, это что-то вроде проверки. Обычная практика в таких случаях. Я вас не знаю. Не знаю, что у вас на уме. А впереди большая сделка. Большие деньги», – медленно говорил он. «Ты хотел нас грохнуть?» – Ашот усмехнулся. «В мыслях такого не было, – Архипов молитвенно прижал к груди руки. – Зачем?» «Кто из родных станет тебя искать, если ты исчезнешь, скажем, на неделю?» «Никто не станет, – ответил Архипов. После этих слов ему захотелось заплакать. – В галерее хватятся в понедельник. Оборвут телефон. У нас намечается выставка-продажа одного известного художника. До октября нужно многое успеть».
«Хорошо, –
