добры, другие – желчи куль.заброшу к черту все
и непременно
поеду отдыхать на Иссык-Куль.
Ты возразишь: «Зачем мне это нужно?
Киргизия, – ты скажешь, – не для дам!».
И в тот же час
бездумно и безмужно
уедешь в Лондон или Амстердам.
Когда ж мы оба —
без друзей и денег
домой вернемся,
сидя на печи,
со мной ты будешь изучать маркетинг,
а я тебя киргизскому учить.
Отъезд
Мой поезд в шесть.
Уже заря
спросонья протирает очи,
и желтый парус сентября
полощется
над краем отчим.
Еще ты спишь,
а я, как тать,
сейчас разрушу сон твой хрупкий.
Какая мука – поднимать
гантельку телефонной трубки!
Что я скажу?
Что вновь спешу
сокрыться от судьбы заблудшей?
Нет, я тебя не разбужу
и так, пожалуй, будет лучше.
«Вот и разлуке близится конец …»
Вот и разлуке близится конец —
пускай теперь бессонными ночами
тоска приходит —
истовый истец
с колючими зелеными очами.
Пускай неумолимо, как зима,
она приходит, разомкнувши вежды,
меня, как прежде,
не сведут с ума
ее неисчислимые одежды.
Пускай она заводит песнь свою
и в подземелье манит за собою —
я из ремня петлю не смастерю
и бритвой вены настежь не открою.
Пускай она, все загасив огни,
меня сквозь окна лунным светом жалит:
распахнутое око полыньи
меня в свой черный омут не заманит.
Я чашу странствий до конца вкусил,
не пресыщаясь горечью успеха.
Я сотни тысяч верст наколесил —
и никуда от милой не уехал!
Утро
Она с балкона смахивала снег,
нахал какой-то звал усердно вниз ее.
Я, голову задрав,
смотрел наверх
и губы пересохшие облизывал.
Она, бесстрашно свесившись с перил,
нас приглашала вместе к ней подняться.
Но золотым насмешником парил
овал кольца на безымянном пальце.
Светило солнце в миллионы ватт,
вокруг меня степенно меркли звуки.
И сразу стало некуда девать
внезапно удлинившиеся руки.
Я в институт в то утро не пошел
и пробродил по городу все утро.
И было почему-то хорошо,
и было очень грустно почему-то.
Портрет
Эта женщина в грехе рождена неспроста:
она горше любой отравы.
Но улыбается она с холста,
и нет на нее
никакой управы!
Эту женщину
я б целовал в уста,
чтоб любовь ее
