и желанной гостьей для приятельниц, таскала туда-сюда разные слухи, за что получила от деда прозвище «сплетненосец». Он так и заявлял: «Закрепить пора „проносец“, неумолчный сплетненосец! До чего ж худые шторки – так и свищет без касторки!»
Кульбач: Ты во всём увидишь шашни!
Часовым садись на башне,
Чтоб за всеми надзирать.
Но порочить и марать
Никого не смей! Уймись!
Нет огня, и не дымись!
Тем не менее деду, хоть редко, но приходилось утрясать конфликты, когда кто-нибудь из посадцев, попавших в сети бабьих сплетен, приходил разбираться с Кульбачихой, выясняя, не она ли является источником порочащих его слухов. Возможно, автором очередной сплетни была не Кульбачиха, но разносчиком, безусловно, она, в чём дед ни минуты не сомневался. Кульбач горячо успокаивал разобиженного гостя, убеждая, что это недоразумение и недопонимание произошло от природной болтливости и наследственной тупости его старухи, которая к тому же ещё и глуха, как тетеря: «Та ж по бездорожью прёт: не дослышит – так доврёт! У змеи язык раздвоен. Но побьёшь – не станешь воин! Только слово я сдержу: как вернётся – накажу! А каков будет наказ? – придушу, и вот весь сказ!».
После дедовых страстных уверений, что он сегодня же, наконец-таки, разделается со старой интриганкой, гостью ничего не оставалось, как встать на защиту старушки, высказав предположение, что, возможно, не только она и не столько она виновата в возникшем недоразумении.
Кульбач: Ну, конечно же, она!
Старой грешницы вина!
Ведь тупая же – пень пнём!
Мы щас сплетни развернём
Да старуху опорочим.
Заслужила, между прочим!
Усадив обиженного гостя за стол, дед, как обычно, от души угощал пострадавшего, на чём свет стоит «чествуя» свою болтливую супругу и всех её товарок.
Кульбач: Хоть у бабки слабый слух,
У неё отменный нюх:
Всю разнюхать здорова́!
А права ли, не права —
Это бабку не заботит.
Столь, бывало, наворотит!
Выпив с дедом стопку, гость, расслабившись, успокаивался и из обиженного и пострадавшего превращался в лучшего друга Кульбача.
Гость: Дак в рассказ без преукрас
Хуже верится как раз!
Кульбач: А, когда враньём оформишь,
Всё за милу душу скормишь?
Гость: Дак у баб свои сужденья.
Кульбач: А моя притом с рожденья
Любопытна сверх предела:
До всего паршивке дело,
Дабы было что судить —
«Городушки возводить»!
Чтоб она весь день икала!
Гость: И моя не ускакала
От твоей и от других.
Нет у них речей благих.
Кульбач: Тарахтелки-таратайки!
Не сыскать
