в места ссылки опальных поэтов.
Лермонтов на Кавказе
Двадцать шесть бакинских комиссаров поймали поручика Лермонтова. Не случайно как-нибудь, не наобум, а специально выследили и выкрали по личному приказу товарища Сталина. Для подкупа денщика и найма черкешенки-соблазнительницы ссуду из партийной кассы получили. Денщику за ключи от входной двери заплатили одну тысячу рублей. А вторую тысячу прокутили, потому что черкешенку нашли в партийных рядах. Она еще до революции работала агитатором в одном из крупнейших гаремов. Дисциплинированная женщина с блеском сыграла маленькую, но яркую роль. Выполнила и ушла в глубокую тень. На сцене и в суфлерской остались одни мужчины, главные заинтересованные лица. И наиглавнейший, конечно, товарищ Сталин. Он, между прочим, стихи пописывал и как-то на досуге сочинил оду в честь себя. Для того ему Лермонтов и понадобился, чтобы перевести ее с грузинского на русский, достойно перевести, по-гениальному.
«Знаешь, сколько поэтов кормится переводами с языков народов СССР? – спросил его Микоян. – Не знаешь, а я тебе скажу, что некоторые наши классики по десять переводчиков содержат в сытости и в почете. Но лучше тебя никто не сделает, сам товарищ Сталин так считает».
И Азизбеков с Фиолетовым подтвердили.
Лермонтов – поэт настоящий, он по заказу писать не привык. И офицер настоящий.
«Пардон, – говорит, – но переводить всякую белиберду я не намерен».
Микоян как взорвется:
«Ты каким это словом труды гения обозвал? В Магадан захотел?»
А Лермонтов и понятия не имеет, что такое Магадан, и переспросил:
«Пардон, во что?»
Микояну такой вопрос не понравился. Издевку в нем заподозрил и совсем в истерику впал. До того раскричался, что пена изо рта хлопьями пошла. Тут уже и Лермонтов не стерпел, не привык он, чтобы с ним подобным образом разговаривали. Зажал голову Микояна между коленей и давай хлестать его ножнами от сабли. Саму-то саблю у него загодя отобрали, а про ножны не подумали. Микоян верещит, а Лермонтов знай охаживает. Азизбеков с Фиолетовым еле отбили боевого товарища. Лермонтова под замок, и пошли совещаться, как дальше быть – физическими пытками можно только признание выколотить, а оду переводить не заставишь, надо как-то морально придавить, но с какой стороны подступиться, ни один из двадцати шести не предложил. И решили для начала подержать поручика неделю на хлебе с водой, авось без каждодневного шампанского и сломается. Договаривались на недельный срок, но уже через два дня Азизбеков с Вазировым Мир Гасаном заявляются с целой сумкой выпивки и закуски. И заявляются ночью, тайком. Наливают Лермонтову шампанского огромный витой рог по края и говорят:
«Правильно делаешь, дарагой, что не переводишь эту глупую оду. Ты молодец, а Сталин человек непорядочный, да еще и грузин в придачу. А Микоян – армянин. Не пиши им никакой оды, а сочини-ка лучше поэму про Карабах. И напечатай, что Карабах – древняя азербайджанская земля. Ты человек уважаемый,
