остался где-то в сундуках, надежно запакованным. После ужина, за которым наспех затолкала в себя еду, я поднялась сюда, позволила Мэри себя раздеть, рухнула на подушки и отключилась. Спала так, как не спала уже очень давно, без снов, даже не повернулась ни разу: правая сторона затекла, а на лице смачно отпечаталась подушка.
Я потерла щеку, разгоняя кровь, подхватила с комода шкатулку с документами, выполненную в виде старинной книги, с картой мира на крышке и серебряной застежкой. Отодвинула легкие портьеры сливочного оттенка и устроилась на широком подоконнике. Окно выходило в парк – отсюда отлично просматривалась и рощица, отгородившая поместье от мира, и зеркальный пруд, и ротонда, возле которой состоялся наш с Анри… разговор. Передатчик, лунник и документы были на месте – все, кроме клятого договора, а точнее, бумажек, подтверждающих его расторжение. Моя свобода снова в руках мужа, но сейчас меня беспокоило другое: как вести себя дальше.
Симон Эльгер остался в Ольвиже, а я заперта в Лавуа. Анри видит меня насквозь, а то, что не видит, – додумает, сложит и выведет, как математик доказывает забытую теорему. Чем больше буду сочинять, тем больше вызову подозрений. Похоже, придется использовать метод супружеской полуправды. То есть говорить только то, о чем можно говорить, избегая острых углов, как в свое время делал Анри.
От размышлений меня отвлек громкий стук, донесшийся снизу, – звук был похож на глухой удар, как если бы с высоты рухнуло нечто тяжелое. Звук повторился, поэтому я спрыгнула с подоконника, накинула халат и, как была босиком, выбежала из спальни. Полы здесь были удивительно теплые, словно что-то грело их изнутри. Пробежала по коридору, и, очутившись над холлом, замерла: Марисса и Жером стояли у лестницы, наблюдая за тем, как пыхтящие лакеи волокут очередной сундук с моими нарядами. Шляпные коробки, сложенные в аккуратные горки, возвышались справа. Рядом с ними громоздились перевязанные веревками книги, которые не влезли в основной багаж.
Шмяк!
Я прикрыла рот ладонью: лица у экономки и Жерома были чересчур говорящие – недоумение, плавно переходящее в недоверие. Две горничные замерли чуть поодаль и взирали на творящийся беспорядок с благоговейным трепетом. Когда лакеи, вытирая пот со лба, направились к распахнутым настежь дверям, в холл вышел Анри. Бодрый, подтянутый – очевидно, не в пример мне, проснулся уже давно. Глянул так, будто видел впервые. Он-то чему удивился, интересно? Все счета приходили на его имя, так что оценить размер катастрофы должен был сразу.
Бряц!
В просторном светлом холле стало еще менее просторно.
Кошмар восседал на ступеньках с видом заправского хозяина, на гостевом дворе которого загулявшие постояльцы устроили жуткий кавардак.
– Что это? – негромко спросил муж, и все, как по команде, повернулись ко мне.
– Мой багаж, – ответила как можно более невинно.
– Твой багаж? – Анри выглянул за двери. –
