Я кивнула и прошла в холл. Величественный, оформленный в золоте и пастели, залитый светом. Многоярусная подвесная люстра, каждое звено которой выполнено из хрусталя. Центральная лестница не уступала той, что была в холле Мортенхэйма, неподалеку от массивной мраморной стойки застыли носильщики, пестрели наряды дам и фраки кавалеров. Представительный господин что-то объяснял спутнице в мехах и шелках, но та капризно дула губы и воротила нос. Стараясь не улыбаться, я быстро прошла мимо. Для меня это все еще было непривычно: в Энгерии женщины тише воды ниже травы.
Но в Энгерии все по-другому.
В Лигенбурге в это время погода стремительно портится, в Ольвиже за несколько дней даже не хмурилось ни разу. Небо оставалось безоблачным и пронзительно-синим – уже не таким высоким, как летом, но от этого не менее ярким. Листья желтели, но понемногу, неспешно. Бодрящая прохлада, заставляющая по утрам сильнее кутаться в одеяло, к полудню превращалась почти что в мягкое тепло, оглаживающее узкие улочки и широкие ладони площадей, многочисленные фонтаны, мосты и арки. А сколько здесь было красок!
Никогда раньше я не видела такого буйства цвета и столько самых разнообразных нарядов. В Энгерии так одеваются только на балы и праздники, но в вэлейской столице праздник был каждый день. Простые горожанки или знатные дамы – никакой разницы. Откровенные фасоны, яркие расцветки и никаких опущенных глаз. Я наблюдала за жизнью из окна номера или сидя на прогретой солнцем набережной Лане – чистой и светлой, больше пока никуда добраться не получилось. Да и не хотелось, если честно: с каждым днем, проведенным в Ольвиже, мне все больше становилось не по себе. Иногда накатывало нелепое чувство – все, что сейчас происходит, не со мной. Я живу взаймы, и когда жизнь попросит вернуть долг, отдавать его будет просто нечем.
А потом я вспоминала, зачем я здесь.
И не знала, чего страшусь больше: дня, когда Анри придет, или того, что он не придет никогда.
– Графиня, добрый вечер.
– Добрый вечер, месье Жуан.
Консьерж улыбался, даже когда улыбаться было некому. Седовласый, в строгом форменном костюме. Неизменно учтивый как с гостями, так и со своими подчиненными. За массивной стойкой из светлого дерева он выглядел невысоким, но от этого не менее представительным. Странно, сколько всего я начала замечать. Потихоньку, когда никто не видит, потирающего ушибленный локоть джентльмена. Горничную, поправляющую стопку свежих газет на журнальном столике и цветы в напольных вазах. Худого носильщика, незаметно сутулящегося, потому что вчера пришлось таскать тяжести.
– Будьте так любезны, пусть ужин доставят в номер.
– Хорошо, мадам Феро.
Можно было спуститься в ресторан, но сегодня мне отчаянно хотелось одиночества. А еще доносящегося с улицы цокота копыт, шума колес, возбужденных веселых голосов – в Ольвиже жизнь кипела до глубокой ночи. И отражения фонарей в темно-синей ленте Лане: ее отлично видно с балкона моего номера. Да, придется накинуть на плечи шаль, ближе к вечеру немного
