его страданию.
Ушаков видел их перед собою так же ясно, как будто время повернуло назад и они продолжают идти по своей улице, спускаться в метро и стоять над могилой, изредка выщипывая из свежеполитой земли какие-то еле заметные сорняки, словно пытаясь отомстить этим жалким травинкам за то, что те живы, в то время как сын их единственный мертв.
Теперь, проснувшись в Вермонте утром четвертого июля, выйдя на крыльцо своего дома и взглянув на горы, Ушаков привычно вздрогнул от наплыва тоски, которая явно вылупилась из прошлого и была так остро знакома ему. Тоска эта тут же обрела голос, совпала со звуком деревьев в саду, невнятным, но требовательным, похожим на тот, какой наступает в яйце перед появлением птенца. Вскоре к этому голосу присоединилось все остальное: и запах бледно-розового клевера с луга, и крылья заброшенной мельницы, неподвижные на голубизне неба, похожие на крылья гигантской стрекозы, и даже совсем посторонний, случайный, но отчего-то показавшийся ему очень раздражающим и неприятным басовитый гул пролетевшего самолета.
Анастасия Беккет – Елизавете Александровне Ушаковой
Москва, 1933 г.
Мы переехали из гостиницы и живем теперь на Серпуховке в большой квартире с прислугой. Кроме этой прислуги, приходит еще женщина и готовит обед. Сначала мне показалось, что жить в этом городе, где столько всего происходит, очень интересно, я радовалась, что Патрик выбрал именно Москву, а не Китай, куда он чуть было не согласился поехать. Дело не в том, что в Москве ему больше платят, а в том, что здесь я готова была почувствовать себя опять русской и посмотреть на эту новую жизнь другими глазами. Лиза! Все оказалось совсем иначе, совсем и не так, как мы думали с Патриком.
У него за это время были две поездки по Подмосковью, и обе, как я понимаю, не санкционированные властями. Оба раза он возвращался домой измученным. Я ждала, что он будет со мной делиться, показывать снимки, а он даже не раскрывает в моем присутствии своего рабочего портфеля. Я спросила его почему. Какие между нами секреты? Вчера только все разъяснилось. В британском посольстве показывали фильм «Веселые ребята». Пришли почти все наши, включая Дюранти. Фильм очень веселый, музыкальный, но я взглянула на своего мужа, и все мое веселье как рукой сняло: увидела, что Патрик сидит с опущенной головой и прикрывает глаза ладонью. После фильма пригласили нас ужинать в залу, где устраиваются приемы на двести человек, и тут, за столом, разразился спор между мужем и Дюранти, который сидел рядом со мной. Дюранти поднял тост за процветание советской деревни, а Патрик вдруг так побелел, как это бывает с ним только перед приступами астмы. Он отставил свой бокал и очень тихо спросил у Дюранти, когда тот последний раз присутствовал при процветании: до или после того, как ему дали Пулитцеровскую премию. Дюранти цинично засмеялся и ответил, что не понимает, какая связь между его премией и русской деревней.
– And you, – спросил его
