носом,
И увидел вдруг мать, что учила когда-то охоте его,
«Спи, мой милый сынок, не печалься, что мох стал погостом,
Я накрою тебя, согревая своим материнским теплом».
Мамка, мама моя, блудный сын ищет вновь твоё тёплое брюхо,
Что манило к себе сладким запахом нежной, молочной любви,
Позови меня взглядом, улыбкой, вновь созданным утром,
Белоснежным туманом зови и вернусь я на круги свои
В райский сад, где завистников нет, жертвы нет, нет святых, нет обмана,
Где любовь спелым цветом цветёт, я зубами сорву лепесток,
Поднесу и шепну прямо в ухо тебе: «Здравствуй, мама!»
И растает в седых облаках побеждённый собратьями волк.
Птица-ворон
Окунуться б в омут!
Улететь бы в космос!
Словно птица-ворон
Копошусь в навозе:
В мелких обещаньях,
В мелочных обидках,
Встречах и прощаньях,
Свадьбах и молитвах.
Хочется на волю,
Только в куче – пища,
И не может ворон
Взмыть от пепелища.
Так и кружит возле
Кучи, смрада, пепла…
Все его поносят,
Что виновник бед всех:
Поджигал и какал,
Что ж наделал, гадкий?
Ну, а ворон плакал
И гадал загадки,
Чем же виноват он,
Очищая землю,
Прилетев когда-то
С юга к вам на север?
Коль народ закован,
Сам собою скручен,
Пусть, уж, чёрный ворон
Покружит над кучей.
По прочтении Фредерика Стендаля
Тайно вошла в полусонный мой разум,
Всем своим видом давая понять мне,
Что простота сновидений и сказок —
Плод воспалённого воображения
Лишь моего. Попытался не сразу
Веки поднять, напрягаясь всем телом,
Выдохнул, что нецелесообразно
Гнать ту, которая с краю присела,
Женщину в чёрном, а может быть, в красном.
Может, не женщину, а привиденье
Жестом, зовущее вдаль от постели,
Взглядом манящее, сердцем орущее,
Ненастоящее и не живущее…
Как же она хороша, Боже Святый,
Боже Бессмертный, та девушка в чёрном
Или же в красном. Рука к изголовью
С тайным теплом, ворожбой непонятной,
Нежно, но властно стремится, с любовью
К векам моим, замыкая в объятьях
Горло и плоть. Прохрипевши раз пять я
Дёрнулся, стих от прильнувшего счастья,
Понял,
