style="font-size:15px;"> Киваю благодарно в ответ, иду на кассу, возвращаюсь с чеком.
– Ваш Шопен, – говорит мне продавщица.
А я улыбаюсь и готов ее расцеловать. Мой Шопен! Она даже не представляет что сейчас произнесла, что это значит. Вот оно, Рождественское чудо, великий дар! Всем людям и мне. Музыка. Бессмертие звуков, запечатленных нотными знаками. Священные письмена. Мой Шопен…
У входа, справа от двери, стоит пианино. Меня томит нестерпимое желание коснуться клавиш.
– Вы позволите, я редакцию посмотрю? – спрашиваю, покривив душой, ведь уже все увидел и понял, что редакция та самая, не адаптированная, родная.
Еще в училище, на исполнительском отделении на экзамене играл это, мечтал тогда о славе, аплодисментах, афишах.
Да… Жизнь по-другому повернулась, играю много, только не на концертах, а в балетных классах, прижился в театре, об исполнительской карьере забыл.
Иногда тянет на публику, но рояль в кустах редко попадается. Не иначе мне подарок рождественский судьба приготовила, не рояль – пианино. Тоже хорошо.
– Если вы музыкант. Просто так бренчать не разрешаем, настройщик только был, – заявляет из стилизованной под начало века кассовой кабины строгая рафинированная дама в очках.
– Да, училище Римского-Корсакова, класс фортепиано, – отвечаю я, как студент на собеседовании, уж больно строга кассирша, прямо билетёр из Филармонии.
– Играйте, играйте, – разрешает продавщица, – мы с удовольствием Шопена послушаем. Стул там в углу, где гитары выставлены.
Сегодня утром я играл это наизусть, Фантазию экспромт могу исполнить даже если ночью разбудят внезапно, но захотелось ноты. Трогать их.
Фредерик Шопен.
Пальцы побежали по клавишам, знакомая мелодия рассыпалась искрами рождественских снежинок. Серая пелена дождя отступила.
Я не заметил, как звякнул колокольчик и вошла она, отвлекся на Невский.
Сквозь правую витрину было хорошо видно темнеющее небо над Казанским собором, а в самой витрине музу с трубой архангела. Она приходилась как раз над куполом. Мне стало смешно, я спутал пальцы, потерял фразу, остановился.
– Пожалуйста, сыграйте еще!
Это был ее голос, и хоть я никогда не слышал его раньше, но узнал. Она мягко, как ребенок, растягивала гласные: «пожаааалуйста сыграайте».
Потом я увидел…
Не девочка-подросток – молодая, ухоженная женщина, Она была одета в светло бежевое, стянутом поясом на талии кожаное пальто, с пышным рыжим воротником, на руках тонкие лайковые перчатки цвета кофе с молоком, на ногах такого же цвета сапожки на высоком каблуке. Без шапки, густые рыжеватые волосы собраны бархатной резинкой в хвост на затылке, а непослушные пряди выбиваются, обрамляют щеки и такая легкомысленная чёлка.
Лисичка, – подумал я, и взгляд настороженный и любопытный.
– У нас здесь не концертный зал, – прозвучал
