без фальши… Актриса из тебя фиговая. Еще скажи спасибо, что мы приличные люди, даем десять дней на раскачку. Другие бы и разговаривать не стали, пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой, никакая Петровка не поможет. Все это ерунда насчет круглосуточной охраны… Тебя, да вообще всех, как тараканов, передавить можно, усекла?
Я тупо кивнула, ощущая, как голову начинает стягивать тугой обруч.
– Молодец, – одобрил Монте-Кристо, – значит, ровно через десять дней, в праздник, стоишь тут, возле памятника, с денежками…
– В какой праздник? – невольно удивилась я.
Монте-Кристо широко улыбнулся:
– Десятого ноября День милиции, радостный момент для всех ментов, небось у вас дома стол накроют, ну там водочка, шампанское… Ежели в одиннадцать тридцать вечера деньги не окажутся у меня в руках, то…
– Что? – шепнула я. – Что?
– Ничего, – пожал плечами негодяй. – Тебя не тронем, муки совести хуже телесных страданий.
Проговорив последнюю фразу, он вытащил мобильный и бросил в трубку:
– Вперед.
Иномарка, стоявшая рядом, мигом заурчала мотором и исчезла за поворотом. Монте-Кристо нажал кнопочку на передней панели, раздался резкий щелчок.
– Ступай себе, – велел мерзавец. – Но имей в виду! За тобой следят, стукнешь муженьку – прирежем беременную, убежишь за границу с денежками – пристрелим девчонку.
– У меня нет денег, – тихо повторила я, наваливаясь всем телом на дверцу, – понимаю, что ты не веришь, но их нет! Монте-Кристо хрюкнул:
– Я вовсе не настаиваю на том, чтобы ты вернула именно те купюры, что сперла. Продай что-нибудь и принеси полмиллиона!
– Даже если я останусь голой и босой на улице, не наскребу этой суммы!
– Ладно, – слегка повысил безукоризненно ровный тон мерзавец, – ты мне надоела. Счетчик включен, срок пошел, десятого ноября в 23.30, толковать больше не о чем!
В ту же секунду он со всей силы толкнул меня. Дверца неожиданно распахнулась, я вывалилась наружу, прямо на грязную, покрытую октябрьской слякотью дорогу, стукнувшись спиной о бордюрный камень, а головой о железный заборчик.
«Жигули», взвизгнув колесами, резко стартовали и встроились в поток машин, который, несмотря на поздний час, несся по Ленинградскому проспекту. Комья грязи полетели в мою сторону. Я сидела в луже, заляпанная жирной, черной жижей. Потом кое-как поднялась на ноги, добрела до будки «Русские блины» и, плюхнувшись на красный пластмассовый стульчик возле круглого столика, попыталась привести мысли в порядок. Мужчина, который с аппетитом ел горячий блинчик, покосился на меня, потом встал и, бросив недоеденный блин в помойку, быстрым шагом ушел. Из палатки высунулась девчонка в красном фартуке и такой же косынке.
– Иди отсюда, – злобно сказала она, – всех покупателей распугаешь, бомжа чертова!
Я покорно встала, дошла до памятника и присела на гранитный цоколь в основании монумента.
