спросили, когда предел.
Коль падал иной, то другой вставал,
Достойна ль замена – никто не знал,
И только в дороге дано понять,
Кого на подмогу с собою брать,
Какой нам Всевышний чертил маршрут,
Когда на щите на курган снесут,
Костёр погребальный вскружит дымок,
Так резко вокзальный всплакнёт гудок.
Плывут в бесконечность все корабли,
Но держит нас крепко любовь земли,
По горло дано неотложных дел,
И вера в бессмертье, хоть зол прицел.
На «Третью тетрадь» Д. В. Сарабьянова
вскоре после его кончины
Да, время сочится, уходит в песок,
Иль снова несётся степною кобылой,
И даже его если стрелки застыли —
Мы знаем судьбою отпущенный срок.
И дышится тяжко, и всуе старанье,
От ветров шальных опустело пространство,
Так хочет покоя душа, постоянства,
Но трудно даётся Всевидящим знанье.
Не скоро, не рано сомкнутся пределы,
Закроют глаза нам любимые наши,
И кто-то весь в чёрном таинственно скажет,
Что воинов славных ряды поредели.
Что мудрость иным, то другим равнодушье,
Пастуший рожок к единенью взывает,
Но каждый из нас эту истину знает —
Спасаем мы в вечность не тело, а душу.
Из верхних границ нам сигнал посылают,
Что суть есть любовь, ну а прочее – дрязги,
Мы в жизни прошедшей так крепко завязли,
Что вспомнят о нас, хоть того не желают.
На выставке «Вермеер и музыка»
Череп, раковина, шлем и мандолина —
Атрибуты бренности живого,
Барышня в шелках у клавесина —
Для галантных сцен сюжет не новый.
Дельфтский сон, спокойная прохлада,
Отвернулся мир от спешки жизни,
Музыки блаженная отрада,
Память наша есть о прошлом тризна.
Что ж, Вермеер, ты не долго пожил,
Не завидна участь в сорок три,
Сколько рук, изящных лиц и ножек —
Вновь черты случайного сотри.
Сводня осторожно навевает
Сладкий сон, смычком водя по скрипке,
Дама кавалера обнимает
С мягкой и чарующей улыбкой.
Ну а он, бездельник и проказник,
Упиваясь собственным величьем,
Шепчет ей, что жизнь – весёлый праздник,
Всё ж не забывая о приличьях.
Сваха расторопная всё знает,
Где вина ещё полна заначка,
Вот хвостом закругленным виляет
Маленькая
