тридцать-пятьдесят, не больше. И там были люди!
Он ничего не успел. В голове как будто что-то разорвалось от странной неожиданной боли. Ноги подогнулись в коленях. Он упал, зарываясь лицом в снег. Хотелось и голову спрятать в сугробе, только бы защититься от ударов, которые сыпались один за другим. Один за другим, один за другим…
Глава 3
Оля не могла понять, чем так прогневала небеса. Что такого гадкого и подлого она могла совершить за свою недолгую жизнь? Несколько дней перебирала воспоминания, добралась до выпускной группы детского сада – все безрезультатно. Все ее дурные поступки можно было пересчитать по пальцам. И не было среди них ни одного такого, за который стоило бы так наказывать.
Началось все…
Да, сначала ее бросил Вадик. Гадко бросил, невзначай, походя, как резюмировала Алла Ивановна Суркова – ее коллега и просто очень хорошая женщина, негласно взявшая над ней, сироткой, шефство.
– Как руки помыл, Оленька! – фыркнула она с чувством, не отрывая взгляд от квартального отчета, который кровь из носу надо было сдать до праздников. – И радуйся, дуреха! Радуйся!
– Чему же радоваться-то, Алла Ивановна? – тихонько всхлипывала Оля в понедельник, а потом и во вторник, в среду и в четверг после злополучного воскресенья. – Все же было хорошо. Так хорошо!
– Значит, не так хорошо было, Олька. – Алла Ивановна сбилась в подсчетах, чертыхнулась и подняла на нее сердитые глаза. – Ничего хорошего, значит, у вас с ним не было, девочка! Ровно было, а не хорошо. И не реви, слышишь? Не реви!
– Я не реву, – пищала Оля и ревела.
Приходилось Алле Ивановне выбираться из-за стола, подходить к ней, уговаривать, гладить по голове и напоминать, что все еще у нее будет. Счастье, в смысле. И что она радоваться должна, что небо избавило ее от такого мерзавца.
К пятнице Оля более-менее справилась со слезами. Тоска осталась, конечно. Не такая острая, как неделю назад, но осталась. А слезы странно высохли. Она даже нашла в себе силы поехать в пятницу вечером с Аллой Ивановной на дачу и пробыть там до утра воскресенья.
Алла Ивановна ее без конца чем-то занимала. Они ходили на лыжах по раздолбанной лыжне, пекли пироги, играли в карты. Даже забрели с пирогами к Аллиной соседке. Оля отнекивалась, говорила, что неудобно, ее, Олю, там никто не знает. Но Алла Ивановна не дала ей договорить.
– Хватит квохтать, Олька! К Марии по субботам сыновья из города приезжают. Это сразу три мужика. Холостых! Перспективных! – Алла Ивановна протыкала указательным пальцем воздух над своей головой. – Она давно пристает – познакомь, мол, их с приличной девушкой. Идем, нечего рассиживаться!
Сыновья соседки, к разочарованию Аллы Ивановны, явились не сами, а с шумной компанией. Спокойных посиделок за самоваром не вышло. Было суетно, шумно, бестолково. Олю, по мнению Аллы Ивановны, никто не успел оценить. Даже Мария.
– Где уж в таком таборе? – возмущалась Алла Ивановна, когда они возвращались с дачи на Олиной
