В углу, на треугольном столике, перед большим образом Божьей Матери в золоченой ризе теплилась лампада. Длинный диван, одетый в серый чехол из парусины, был главным украшением этой парадной комнаты, в которой принимали гостей. Перед ним стоял круглый столик, накрытый белой вязаной скатертью. На нем кувшин с букетом домашних цветов. У стены клеенчатые стулья с высокими спинками, шкап с посудой за стеклянными дверцами и стенное зеркало, сильно наклонившееся вперед. Дьяконша чинно остановилась посреди комнаты и стала набожно креститься к образам. Потом она поцеловала лежавший на угольнике крест, дала поцеловать его Кириллу и тетке.
– Ну, садись же, Кирилл, и расскажи нам, что ты теперь есть!.. – сказала она и сама села на стул. Кирилл поместился на диване. Он чувствовал сильное смущение. Ему с первого шага поставили вопрос, на который он хотел бы ответить последним. Он молчал.
– Красавчик какой! Писаный? – произнесла наконец тетка, и это, по-видимому, ее успокоило. Она перестала плакать. Мотя стояла на пороге и с кокетливой полуулыбкой глядела на брата. Вошел Мефодий, грузно сел на стул и закурил папиросу.
– Значит, ты кончил Академию? Так, что ли? – возобновила вопрос дьяконша.
– Кончил! – ответил Кирилл.
– Ну, и теперь что же? Профессором будешь?
– Нет, не буду, маменька, профессором!
– А как же? Протопопом?
– Протопопом тоже не буду!
– Неужели в монахи пойдешь? Что ж, архиереем хорошо быть… Только долго ждать.
– Не советую в монахи идти!.. Свет глазам завязать! – жалобно сказала тетушка.
– И не пойду я в монахи, архиереем не буду.
– Чем же?
– Хочу в селе жить… Сельским священником!..
– Вот тебе и на!.. Священником всякий семинарист бывает! Для чего ж в Академию ездил?
– Для науки, маменька!
– А наука для чего? Вон отца Порфирия, что в Кривой Балке, священника сын, в прошлом году Академию кончил… Так сейчас ему в уездном городе первое место дали.
– Это бывает… Да, сказать правду, я еще сам хорошенько не знаю, что будет. Ну, как вы поживаете?
Кирилл сказал это, чтобы смягчить жесткость своего заявления. Но впечатление уже было произведено. На его вопросы отвечали вяло. Семинарист смотрел на него подозрительно и по всем признакам хотел задать ему какой-то каверзный вопрос, но не решался. Мотя в глубоком разочаровании совсем удалилась в соседнюю комнату и села у окна. И мать, и она, и семинарист, и тетка, а более всех сам дьякон давно уже сжились с мыслью, что Кирилл будет профессором семинарии, а там, пожалуй, и ректором. Но главное, никто не понимал этой странной перемены, и все объясняли ее внешними обстоятельствами. Тетка опять принялась плакать. Кириллу подали есть. Он выпил рюмку водки и сказал:
– Славная у вас рыба, хорошо пахнет!
– Из города! Своей у нас негде поймать! – ответила дьяконша.
