и голос он услышал, поющий литию. Женский. Высокий, но не громкий, словно внутрь себя слова проговаривающий. Даня знал, что монахинь в Переславле разогнали всех после того, как Никольский монастырь взорвали: кого в ссылку, кого ещё дальше. Откуда же такой взяться, как не с того света? Похолодел мальчик. Но вдруг увидел, как монахиня ладонью отогнала кружащего над ней комара.
Призракам комары вряд ли докучают… Не успел Даня так подумать, как черница, сделав последний поклон, куда-то заторопилась. Затушила свечу, иконку на груди спрятала, на плиту положила несколько ромашек. И стала удаляться между грудами камней. Потом остановилась, наклонилась… Исчезла.
Даня вскочил и бросился туда, где она только что стояла. А там в щели большой плоский камень ворочается. Покачался – и встал на своё место, как дверь.
Вот он, ход-то подземный! Даня подождал и камень потихоньку подвинул. Открылся проход в темноту, обдавшую холодной затхлостью. Мальчик колебался недолго. Не за тем он тут остался, чтобы струсить! Оскальзываясь, спустился по глинистым ступенькам и оказался в тоннеле. Где-то далеко, в самом конце его теплился-мерцал огонёк – монахиня шла со свечкой. Даня бросился следом.
Он сам потом не помнил, долго ли брёл по проходу, о чем думал, что чувствовал. Только молитву преподобному Даниилу твердил – с детства в его память впечаталась. Ещё «Богородице» и «Отче наш». Ведь кто знает – не видение ли дьявольское заманило под землю? Даня видел, что от основного тоннеля убегают боковые ответвления – как будто серые звери бесшумно кидались в темноту. И чудилось ему, что там, под землёй, далеко, поют что-то божественное – беглые монахи или души праведников? Тогда почему не в небесах? Смешалось всё в голове у Дани.
Особенно страшно стало, когда огонёк погас. То ли монахиня выбралась наружу, то ли испарилась как дым. Даня полз теперь наощупь, натыкаясь на корни растений, на холодные камни в скользкой глине, на шмыгающих между пальцами мерзких мокриц. К счастью, скоро забрезжила полоска света. Выбрался Даня из-под земли. И оказался в какой-то пещерке с полуоткрытой дверью. За ней – обычная комната: подслеповатое окошко, столик, две табуретки, перед иконами лампадка горит. Даже кровати нет: в углу какая-то куча тряпья, а вместо подушки – поленце. В окошке зелёная листва переливается. В комнатке пахло чем-то необыкновенным. После мальчик понял – хлебом.
Даня вышел наружу.
– Ты чего тут делаешь? – раздался над его головой громовой голос, и Даня увидел дюжего деда с рогатиной.
– Да заблудился, дедушка… – заюлил мальчик.
– На кладбище заблудился? – захохотал дед. – Ступай-ка отсюдова поскорее, малец!
Даня огляделся – в самом деле, сельское кладбище, кресты в выцветших бумажных цветочках, сбоку церковка с колокольней. А дед, видать, сторожем здесь был.
– А монахиня где? – пробормотал Даня.
– Кака така монахиня? – грозно насупился дед. – Катись,
