высокие потолки и такие же высокие окна, из которых осенью и зимой почему-то несло жутким холодом.
В нижнем этаже купеческого дома располагались четыре комнаты, заполненные громоздкой мебелью тёмного цвета, которая казалась никуда не годной из-за своей давно устаревшей формы. В одной из комнат стоял облупившийся бильярд, в другой – дубовый секретер, в третьей – диван с древней кожаной обивкой, твердой, как бивень мамонта. Кроме мебели в огромных комнатах было ещё три печи, украшенных синими изразцами, дубовая лестница на второй этаж и массивная кованая дверь в подвал, всегда запертая большим амбарным замком.
Ближе к осени в доме стало прохладно, печи пришлось затопить, и только после этого Павел Васильевич понял, какую глупость он совершил, купив этот дом. Огромные печи купеческого дома пожирали сухие дрова с пугающим аппетитом, таинственно гудели где-то внутри, а нагревались, между тем, очень медленно, наполняя комнаты не теплом, а какой-то древней осенней меланхолией.
Ближе к зиме в старом купеческом доме Павлу Васильевичу сделалось одиноко и грустно, особенно после того как выпал первый снег, а потом растаял и превратился в блестящую скользкую кашицу, прилипающую к подошвам сапог. Не скрашивал одиночества даже запущенный сад за окном, чьи корявые ветви поднимались до окон второго этажа.
Чем короче, чем холоднее становились дни, тем тягостнее делалось одиночество старого шахтера. Должно быть поэтому, когда однажды вечером в жилище Павла Васильевича появилась кошка – у него сразу потеплело на душе. Хоть какое-то живое существо в сумрачном доме. «Пусть живет, – решил он, – в такой вместительной хоромине места всем хватит». И, несмотря на то, что кошка выглядела более чем невзрачно, Павел Васильевич тут же простил ей все её недостатки, даже то, что она постоянно сидела на подоконнике и сонно смотрела в сад, высунув кончик языка. Она была трехшерстная, худая и подслеповатая. Мяукать, как положено она уже не могла, только жалобно открывала рот и протяжно хрипела. Или поднималась на задние лапы возле стола, цеплялась тупыми когтями за скатерть и перебирала лапами, выпрашивая еду. Зато съесть могла удивительно много. А наевшись, уходила в подполье и справляла там все свои кошачьи надобности с характерным громким звуком. К котам эта кошка была равнодушна, на мышей смотрела с брезгливостью, и вообще вела созерцательный образ жизни, отстраненно наблюдая за всем происходящим как бы со стороны.
В какой-то момент Павел Васильевич решил, что она, должно быть, тоже пенсионерка, тоже в годах, и полюбил её ещё больше, потому что почувствовал в ней родственную душу. Вместе они дожили до весны. А весной в доме появилась собака. Тоже пришла неизвестно откуда. Надо сразу сказать, что приблудная псина была невзрачная и немолодая. Не гончар, не овчарка, а какая-то странная помесь между этими двумя благородными породами. В первый момент Павел Васильевич решил было эту собаку прогнать. Ну, для чего ему старая беспородная псина, на самом деле? Но потом
